– Джош, но они ведь полностью изменили замысел моего романа.
– Когда судья узнает, какие тебе за это заплатили деньги, твои доводы на него вряд ли подействуют.
Ченселор снова замигал и начал тереть глаза, пытаясь смягчить головную боль. Потеряв терпение, он наконец дал выход своему гневу:
– Ты говоришь, что мои доводы на судью не подействуют? Хорошо, хватит об этом. Конечно, я не Диккенс, описывающий гибель детей на фабриках с потогонной системой. Ну ладно, что же делать?
– Хочешь откровенно?
– Ну, подобное начало ничего хорошего не предвещает.
– Не скажи. Может быть, из всей этой истории что-то хорошее и выйдет.
– Так, теперь я точно знаю: сейчас ты сообщишь нечто ужасное. Ну давай, давай.
– Шеффилд и студия не хотят никакой шумихи вокруг фильма. Не в их интересах, чтобы ты давал интервью и устраивал представления с разоблачениями. Они знают, что ты можешь это сделать, и не желают оказаться в затруднительном положении.
– Вот как? Наконец мы дошли до существа дела. Все упирается в кассовый сбор, в прибыль. Это – предмет их основной гордости, показатель их достоинств.
Немного помолчав, мягким голосом, каким обычно утешают обиженного ребенка, Харрис продолжал:
– Питер, дорогой, вся эта шумиха не повредит их кассовым сборам, не уменьшит их доходы ни на один цент. Наоборот, ничто так не привлечет внимания к фильму, не создаст вокруг него такого ажиотажа, как то, что ты собираешься предпринять.
– Почему же тогда они волнуются?
– Потому что они на самом деле хотят избежать неприятностей.
– Для киношников неприятности такое обычное явление, что они научились их не замечать. Я не верю, что причина в этом.
– Они готовы уплатить тебе всю сумму, причитающуюся по контракту, снять твое имя с титров, если ты этого пожелаешь, но вот изменить название они, конечно, не могут. Кроме того, тебя ждет добавочное вознаграждение, равное половине той суммы, которую тебе выплатили за право экранизации.
– О господи! – Ченселор был ошеломлен: если верить Джошуа Харрису, он должен получить еще около четверти миллиона долларов. – Но за что?
– За то, чтобы ты пошел на попятную и не поднимал шума вокруг экранизации.
Питер не отрываясь смотрел на колышущиеся от ветра занавески. Во всей этой истории было что-то темное, что-то безнравственное.
– Ты у телефона? – спросил Харрис.
– Подожди минутку. Ты говоришь, что скандал только увеличит их доходы. И тем не менее Шеффилд готов заплатить любые деньги, лишь бы избежать его, готов даже понести убытки. Это нелогично.
– Ну, я не берусь анализировать его поступки. С меня достаточно того, что я выяснил, какие он готов заплатить деньги. Может быть, у него на этот счет свои принципы.
– Нет, Харрис. Я знаю Шеффилда, знаю, что он собой представляет. У него нет никаких принципов… Послушай, Джош! – внезапно вскричал Ченселор. – Кажется, я понял, в чем дело: у Шеффилда есть партнер, но не на студии, а в правительстве. Ниточка тянется в Вашингтон! Только там могут так бояться скандала. Как сказал когда-то один прекрасный писатель, замечательный писатель, каким я никогда не стану, «они не выносят света дня»! Проклятие! Вот в чем дело!
– Я тоже об этом подумал, – признался Харрис.
– Скажи Шеффилду, пусть подотрется своим дополнительным вознаграждением. Меня это не интересует.
На какое-то время Харрис опять замолчал.
– Придется мне сказать тебе кое-что еще. Шеффилд собрал высказывания о тебе со всего Лос- Анджелеса, отовсюду, откуда только можно. Получается неприглядная картина: все характеризуют тебя как законченного алкоголика, говорят, что ты представляешь угрозу для общества.
– Браво, Шеффилд, молодец! Мы должны быть ему благодарны. Ведь скандалы увеличивают доходы. Так что теперь мы продадим вдвое больше экземпляров нашей книги!
– Это не все, – продолжал Харрис. – Он утверждает, что располагает письменными показаниями, данными под присягой одной девушкой, которая обвиняет тебя в изнасиловании и избиении. Он располагает фотографиями, сделанными в полиции, на которых видны следы нанесенных тобой побоев. Она из Беверли Хиллс и еще совсем ребенок, ей всего четырнадцать лет. Кроме того, имеются показания его друзей, которые утверждают, что в гостях ты напиваешься до потери сознания и однажды у тебя отняли наркотики. По словам Шеффилда, ты пытался напасть на его жену. Он не хотел бы предавать этот случай огласке, но, возможно, ему придется это сделать. А еще он говорит, что после твоего визита пришлось целую неделю приводить в порядок квартиру.
– Это же все ложь! Джош, это какое-то безумие! Во всем этом нет ни доли правды!
– Все дело в том, Питер, что какая-то доля правды наверняка есть. Я, конечно, не имею в виду изнасилование, увечья или наркотики. Такие обвинения нетрудно и сфабриковать. Но то, что ты много пил в последнее время, – правда. То, что у тебя были связи с женщинами, – тоже правда. Я знаю жену Шеффилда, вся эта история с ней произошла, очевидно, не по твоей инициативе. И тем не менее это факты.
Ченселор, шатаясь, встал с кровати. У него кружилась голова, в висках кровь стучала от боли.
– Я просто не знаю, что сказать! Я не верю тому, что слышу!
– А я знаю, что сказать, и знаю, чему верить, – произнес Джошуа Харрис. – Имей в виду, им наплевать на все правила игры и на приличия.
Варак сел на софу, обитую бархатом, и, наклонившись к кофейному столику, открыл портфель. Вынув две папки с бумагами, он положил их прямо перед собой и отодвинул портфель в сторону. Утреннее солнце светило в окна, выходящие в парк, наполняя комфортабельный номер отеля мягким желтовато-белым сиянием.
Мунро Сент-Клер взял с серебряного подноса кофейник, налил себе чашечку кофе и сел напротив разведчика.
– Вы действительно не хотите кофе? – спросил он.
– Нет, благодарю. Я за это утро уже выпил несколько чашек. Кстати, я очень признателен, что вы прибыли сюда самолетом. Время нам дорого.
– Да, дорог каждый день, – подтвердил Сент-Клер. – Нельзя допустить, чтобы эти досье оставались в чьих-то руках слишком долго. В любую минуту может случиться непоправимое. Чем мы располагаем?
– У нас почти все, что нам нужно. Моими основными источниками информации были издатель Ченселора Энтони Морган и его литературный агент Джошуа Харрис.
– Они охотно согласились сотрудничать с вами?
– Добиться согласия было нетрудно. Я убедил их в том, что идет обычная проверка в связи с допуском Ченселора к секретным материалам.
– Проверка благонадежности? Чего ради?
Варак раскрыл одну из папок:
– Незадолго до аварии Ченселор получил из правительственной типографии стенограмму заседаний Нюрнбергского трибунала. В то время он собирался начать работу над романом о судебных процессах над немецкими военными преступниками. Он считает, что судебные органы западных союзников плохо выполняли свои прямые обязанности и поэтому тысячи нацистских преступников непонятно каким образом смогли свободно эмигрировать во все страны света, переведя предварительно за границу огромные суммы денег.
– Он не прав. Такое действительно случалось, но не как правило, а только как исключение, – заметил Браво.
– Так это или нет, тем не менее некоторые из этих документов все еще остаются засекреченными. Правда, таких материалов Ченселор не получал, но он этого не знает. Я уверил издателя в том, что документы, которыми он располагает, секретные и что поэтому необходимо проверить его благонадежность.
