– Спасибо. – Лэтем взглянул на часы. – Почти шесть. Как ваша рука?

– Не слишком хорошо. Анестезия отходит, но, слава богу, через повязку не видно, что с рукой.

– Вы провели в операционной два часа, значит, пришлось много резать. Вы действительно хотите пойти со мной на встречу с Витковски?

– Даже если бы эта проклятая рука отвалилась, вы все равно не остановили бы меня.

– Но чего ради? Вы страшно устали, и вам больно. Я бы ничего не скрыл от вас, пора бы вам это знать.

– Я и знаю. – Они подошли к машине, Дру открыл дверцу; их взгляды встретились. – Я знаю, что вы не будете ничего от меня скрывать, и ценю это. Но вдруг я смогу подсказать что-то еще, когда пойму, что вы задумали. Почему вы не объясните мне?

– Хорошо, попробую. – Лэтем закрыл дверцу и, обойдя «Пежо», сел за руль. Включив мотор и выведя машину на выездную дорожку, он сказал, чувствуя на себе пристальный взгляд Карин: – Кто такой Крёгер и какую власть он имел над Гарри?

– Власть? Какую власть? Он – явно нацистский врач, видимо, знающий, Гарри познакомился с ним в Хаусрюкских Альпах. Возможно, он лечил Гарри от какой-то серьезной травмы. Можно чувствовать признательность даже к врагу, если он врач и помогает тебе.

– К Крёгеру Гарри испытывал не обычную благодарность, – сказал Дру, следя за дорожными знаками, чтобы не пропустить съезда на Монмартр. – Когда я спросил Гарри, кто такой Крёгер, он ответил так, что я никогда этого не забуду: «Тебе может рассказать об этом Лесситер, не думаю, что это следует делать мне». Меня это пугает, леди.

– Вы правы, но это соответствует его поведению. Неожиданный взрыв эмоций, рыдания, крики о помощи. Это был совсем не тот Гарри, которого мы знали, не тот трезвый аналитический ум, не тот бесстрастный человек, о котором мы говорили.

– Не согласен, – тихо сказал Лэтем. – Возьмите эти слова отдельно, повторите их, и вы поймете, что их сказал Гарри, который всегда обдумывал ответ и не принимал решения, тщательно не взвесив его. «Тебе может рассказать об этом Лесситер, не думаю, что это следует делать мне». – Дру вздрогнул и свернул на магистраль, ведущую к центру Парижа. – Герхард Крёгер – больше, чем просто врач из долины Братства. Раньше я называл его сукиным сыном, но, возможно, ошибаюсь. А что, если именно он помог моему брату бежать? Кто бы он ни был, только Крёгep может рассказать нам, что произошло с Гарри в долине и как попал ему в руки этот список.

– Вы предполагаете, что Крёгер – наш союзник, а не неонацист, и Гарри, психически выбитый из колеи, пытался оберегать его?

– Не знаю, но он был явно чем-то большим, чем врач, лечивший Гарри от простуды или от артрита. Герхард Крёгер очень много значил для брата, я убежден в этом. Вот почему Крёгер – ключ ко всему, а значит, я должен его найти.

– Но как?

– Этого я тоже не знаю. У Витковски могут возникнуть какие-то идеи; хорошо бы подключить антинейцев – пусть распространят слух, что Гарри жив. Я просто не знаю. Я иду на ощупь, но если мы объединим усилия, то наши антенны хоть что-нибудь поймают… Простите, мадам Лингвистика, надо было сказать «antennae», но это звучит глупо.

– Согласна. Вообще-то мне непонятно, почему вы вечно извиняетесь за то, что сказали или подумали, словно я учительница.

– Наверное, это оттого, что вы в этих делах были ближе к Гарри, чем я. Он всегда поправлял меня, в основном добродушно, но постоянно.

– Он любил вас…

– Да, – устало сказал Дру. – Давайте переменим тему, о’кей?

– О’кей. Как вы думаете, с чем придет полковник, что у него появилось, как вы выражаетесь?

– Не имею ни малейшего представления, но если он действительно соответствует своему реноме, это будет что-то высокого класса.

«Геральд трибюн» – парижский выпуск

– Ради всего святого, что у вас там происходит? – рявкнул государственный секретарь Адам Боллинджер, соединившись по телефону с американским послом во Франции Дэниелом Кортлендом.

– Если бы я знал, то сообщил бы вам. Хотите отозвать меня? Если да, действуйте, Адам. Вы сунули меня в костер, а моего французского не хватает, чтобы позвать на помощь. Я профессиональный дипломат, а не одна из ваших проклятых политических фигур… В сущности, ни один из ваших сотрудников не знает языка и едва умеет говорить по-английски.

– Сейчас не время для сарказма, Дэниел.

– Но самое время подумать о том, кто над кем стоит, Боллинджер! Дру Лэтем, один из немногих агентов, способных соображать, убит после четырех покушений на его жизнь, а у меня нет ответа ни на один вопрос!

– Брат-то его жив, – неуклюже попытался вывернуться госсекретарь.

– Просто потрясающе! Где же он, черт возьми?

– У меня прямая связь с Управлением. Как только станет известно мне, узнаете и вы.

– Вы неподражаемы, – иронически заметил Кортленд, давая выход раздражению. – Неужели вы полагаете, что глубоко засекреченные агенты Управления скажут вам хоть что-нибудь? Вы сидите за письменным столом, а им приходится бороться за выживание. Черт, я узнал это, когда был послом в Финляндии, а КГБ находился в соседнем доме. Мы – нули в подобных ситуациях, Адам. Они сообщают нам только то, что хотят.

– Едва ли вы правы. Мы – последняя инстанция и стоим над ними, если угодно.

– Скажите это Дру Лэтему, которого убили из-за того, что мы не могли дать ему подкрепление. Даже в нашем собственном посольстве есть шпионы.

– Вас и ваших людей я просто не могу понять.

– Пора понять, господин секретарь. Нацисты снова среди нас.