– Вполне возможно, его провели. Из двух моих встреч с ним я вынес впечатление, что его очень легко провести.

– Это от образованности. Как многие ученые, он нерешителен и чересчур разговорчив, но при всем том это блестящий ум. Он человек проницательный и с огромным опытом.

– Последнее относится и к Гарри. Он не мог доставить ложную информацию.

– Говорят, в вашингтонском списке есть имена, которые ставят в тупик. Соренсон считает их невероятными.

– Столь же невероятным казалось, что Чарльз Линдберг, молодой пилот «Духа святого Людовика», на стороне Геринга. Ведь только потом он понял, что все они – носители зла, и тогда стал сражаться на нашей стороне.

– Едва ли такое сравнение уместно.

– Может, и нет. Я просто хотел привести пример.

– Предположим, ваш брат прав. Пусть наполовину или на четверть… или даже еще меньше.

– Он же доставил имена, господин посол. Никто этого раньше не сделал или не смог сделать, поэтому полагаю, вы должны действовать так, как если бы они были bona fides,[46] пока не будет доказано обратное.

– Вы хотите сказать, если я правильно вас понял, что надо считать их виновными, пока не будет доказано обратное?

– Мы обсуждаем не процедуру законности, а говорим о возрождении самой страшной чумы, какую знал мир, включая бубонную! Времени для рассуждений о законности нет – мы должны остановить их сейчас.

– Именно так когда-то говорили про коммунистов, но оказалось, что подавляющее большинство тех, кто слыл таковыми в нашей стране, не имели с ними ничего общего.

– Это же совсем другое! Здесь речь идет о Дахау, Аушвице и Белзене! Неонацисты не ведут подрывную работу изнутри, как нацисты в тридцатые годы; они уже держали власть в руках, они помнят, как ее добывали. Страхом. Вооруженные бандиты с грязными мордами, коротко остриженные, в джинсах начнут бродить по нашим улицам; затем появится форма и сапоги, как у шульцефайн, первых подонков Гитлера… и начнется безумие! Мы должны остановить их!

– Имея в активе только эти списки? – мягко спросил Кортленд. – Имена людей столь уважаемых, что никому и в голову не придет заподозрить их в подобном безумии? Как к этому приступить? Как?

– Вам помогут такие, как я, господин посол, люди, умеющие отличать оболочку от сущности и добираться до правды.

– Это имеет весьма неприятный запашок, Лэтем. Чьей правды?

– Правды с большой буквы, Кортленд.

– Простите?

– Простите меня… мистер Кортленд, господин посол! Время дипломатических – даже этических– ухищрений миновало. Я мог бы лежать уже бездыханным трупом в моей постели в «Мёрисе». Эти мерзавцы играют не в бейсбол и свои взрывающиеся мячи посылают из оружия.

– Кажется, я понимаю, из чего вы исходите…

– Попытайтесь пожить такой жизнью, как я, сэр. Попытайтесь представить себе, что ваша посольская кровать разлетается в щепки, а вы вжались в стену и думаете, куда попадет очередная очередь – в лицо, в горло или в грудь. Это – война, тайная война, согласен, но несомненно война.

– С чего же вы начнете?

– У меня есть с чего начать, но я хотел бы получить список Гарри по Франции, а пока мы с Моро займемся тем, кто у нас на примете.

– Второе бюро еще не допущено к списку французских коллаборационистов.

– Что?!

– Вы же слышали. Так все же, с чего вы начнете?

– С установления имени человека, нанявшего машину, которую наш знаменитый, хоть и малость рехнувшийся актер опознал севернее Нового моста.

– Моро дал его вам?

– Конечно. Машина на авеню Монтень, на которую наткнулся Брессар, была поставлена там специально. Она из Марселя, но проследить, кто ее арендовал, очень сложно – на это уйдут недели. А моего человека мы держим: сегодня в четыре часа он будет у себя на службе. И мы его сломаем, даже если придется зажать в тиски его яйца.

– Вы не можете работать с Моро.

– Что это значит? Почему?

– Он в списке Гарри.

Потрясенный Дру покинул свой кабинет и, спустившись по винтовой лестнице в холл, вышел через бронзовые двери посольства на авеню Габриель. Свернув направо, он зашагал к пивной, где они с Карин де Фрис договорились пообедать. Дру был не просто потрясен, а охвачен яростью. Кортленд отказался даже обсуждать то, что Клод Моро, начальник Второго бюро, оказался в списке Гарри. Он не желал комментировать этот невероятный факт и сразу остановил Лэтема, начавшего возражать.

«Говорить больше не о чем, – сказал он. – Продолжайте игру с Моро, но не давайте ему ни малейшей информации. Позвоните мне завтра и сообщите, что происходит».

Моро – неонацист? Это было столь же невероятно, как утверждение, что де Голль поддерживал немцев во время Второй мировой войны! Дру прекрасно знал, что существуют «кроты» и двойные агенты, но причислить к ним без проверки человека с таким послужным списком, как у Моро, просто невозможно! Ведь для того, чтобы рядовой офицер секретного ведомства стал руководителем Второго бюро, ему пришлось пройти проверку десятков людей, как доброжелательных, так и завистливых, причем последние охотно сжили бы его со свету, использовав для этого свое влияние. И все же Моро вышел из этого испытания не только невредимым, но заслуженно считался «специалистом международного класса», а Лэтем не сомневался, что такой профессионал, как Уэсли Соренсон, таких характеристик даром не давал.

– Мсье! – окликнули его из машины; автомобиль Второго бюро не отставал от него. – Entrez-vous, s’il vous plait.[47]

– Это всего в двух кварталах отсюда! – крикнул Дру, пробиваясь к краю тротуара. – Как вчера, помните? – добавил он на своем неважном французском.

– То, что было вчера, мне не понравилось и сегодня тоже не нравится. Пожалуйста, садитесь в машину!

Машина Второго бюро остановилась, и Лэтем, нехотя открыв дверцу, забрался на переднее сиденье.

– Вы перестраховываетесь, Ренэ… или вас зовут Марк? Я перепутал.

– Меня зовут Франсуа, мсье, но это не имеет значения. Я делаю свое дело.

Вдруг в толстое бронированное боковое стекло, а затем и в переднее ударили пули, и черный седан, рванувшись вперед, запетлял среди машин.

– Господи! – воскликнул Дру, вжимаясь в сиденье и опустив голову. – Вы что, предвидели это?

– Только возможность этого, мсье, – ответил шофер и, тяжело переводя дух, откинулся на спинку сиденья. Он остановил машину: переднее стекло было изрыто пулями, как оспой, и видимость равна нулю. – Когда вы вышли из посольства, от тротуара отъехал автомобиль. На авеню Габриель просто так не уступают место, и люди в этой машине обозлились, когда я отрезал вас от них и окликнул.

– Я в долгу перед вами, Франсуа, – сказал Лэтем, распрямляясь. – Что будем делать?

– Вот-вот прибудет полиция, кто-нибудь вызовет их…

– Я не могу разговаривать с полицией.

– Понимаю. Куда вы шли?

– В пивную, это в следующем квартале, на другой стороне улицы.