Этот вопрос так и остался без ответа. Вместо него из горла юриста вырвался душераздирающий вопль. От удара лобовое стекло разлетелось на тысячи осколков. Они кололи глаза, резали лицо и артерии. Металл со скрежетом терся о металл, перекручиваясь, ломаясь, превращаясь в бесформенную массу. Машина перевернулась и поползла к глубокому глинистому карьеру.

Стальной желто-черный мастодонт, поблескивавший в свете единственного прожектора над кабиной, вибрировал от напряжения. Беспощадные мощные гусеницы вели монстра вперед. Чудовищная машина, предназначенная для перемещения грунтовых масс в горах и лесах, теперь крушила покалеченный автомобиль, сталкивая его с дороги. Машина Даусона сползла по крутому склону в ров, ее топливный бак взорвался, и пламя принялось пожирать заключенные в ее обломках тела.

Победно подняв искривленное лезвие, чудовище дернулось и рывками решительно двинулось в свое логово у опушки леса.

Высоко в кабине невидимый водитель выключил двигатель и поднес к губам портативный радиопередатчик.

– Двусмысленность ликвидирована, – произнес он.

– Убирайтесь оттуда, – последовал ответ.

Длинный серый лимузин с ревом свернул со скоростного шоссе на боковую дорогу. Номерные знаки говорили о том, что машина зарегистрирована в штате Северная Каролина, но упорный исследователь сумел бы выяснить, что некто из города Рейли – владелец машины – на самом деле был одним из двадцати четырех человек, постоянно обитающих в Вашингтоне. Это было специальное подразделение, все его сотрудники прошли службу в военной полиции и имели большой опыт контрразведывательной работы. Подразделение находилось в распоряжении государственного департамента США.

– Направьте сообщение в страховую компанию в Рейли, – произнес человек, сидевший рядом с водителем. Он говорил в микрофон, соединенный с мощной радиостанцией, установленной под приборной доской. – Какой-то клоун подрезал нам нос, и мы врубились в парня из Нью-Джерси. У нас, естественно, повреждений нет, но у него от багажника почти ничего не осталось. Нам надо было поскорее выбраться оттуда, поэтому мы сказали…

– Грэм!

– Что?

– Впереди! Огонь!

– Боже мой! Гони!

Мощный автомобиль рванулся вперед, рев его двигателя разнесся далеко над тихой сельской местностью штата Вирджиния. Через девять секунд машина достигла крутого склона карьера. Шины завизжали, повинуясь резко нажатой педали тормоза. Оба седока выскочили из автомобиля и подбежали к краю карьера, где прямо под ними полыхало пламя. Пришлось отступить, прикрывая глаза ладонями.

– Господи! Да ведь это же машина Даусона! Может, мы…

– Нет! – закричал тот, кого звали Грэм, и схватил товарища за руку, опасаясь, как бы тот не спустился ближе к адскому пламени. Глаза его были обращены на желто-черный бульдозер, неподвижно стоявший за пределами дороги. Он закричал:

– Миллер! Где Миллер?

– Судя по схеме его передвижений, он сейчас в госпитале Бетесда.

– Найди его! – приказал Грэм и, пригнувшись, побежал через дорогу, выдергивая из кобуры пистолет. – Соединись с госпиталем! Предупреди его!

Старшая сестра приемного отделения на шестом этаже Военно-морского госпиталя Бетесда была вне себя от возмущения. Ей очень не понравился агрессивный тон на противоположном конце провода. При плохой слышимости нервный крик выводил ее из себя.

– Я повторяю, доктор Миллер в настоящий момент проводит психотерапевтический сеанс и его нельзя беспокоить.

– Вы пригласите его к телефону и сделаете это немедленно! Чрезвычайная ситуация. Говорит государственный департамент, Отдел консульских операций. Это приказ, переданный через коммутатор государственного департамента. Госдеп, подтвердите, пожалуйста.

– Подтверждаю, – быстро произнес новый голос. – Оператор один семь госдеп, если пожелаете проверить.

– Прекрасно, оператор один семь, можете быть уверены – мы обязательно проверим.

Сестра нажала на аппарате кнопку ожидания, прекратив дальнейшие препирательства, поднялась со стула и прошла за регистрационную стойку. «Именно такие типы вроде этого истеричного агента из Консульских операций загружают работой психиатрические отделения, – думала она, шествуя по белому коридору мимо дверей многочисленных кабинетов. – По самой ничтожной причине и слишком часто они вопят о чрезвычайных обстоятельствах, явно пытаясь подчеркнуть свое значение и произвести впечатление. Этому агенту Консульской (как там ее!) послужило бы хорошим уроком, если бы доктор отказался подойти к телефону». Однако старшая сестра точно знала – он не откажется. Доктор Миллер был не только гениален, но и безгранично добр от природы. Единственным его недостатком сестра могла определить только один – чрезмерное великодушие. Доктор сегодня выбрал кабинет номер двадцать. Старшая сестра подошла к дверям, обратив внимание на то, что красная лампа над ними была включена. Это означало, что кабинет занят. Она надавила на кнопку внутреннего переговорного устройства:

– Доктор Миллер, мне не хочется вам мешать, но тут звонят из государственного департамента по поводу чрезвычайной ситуации.

Ответа не последовало. Видимо, аппарат не работал. Старшая сестра вновь нажала на кнопку, уже гораздо сильнее, и повысила голос:

– Доктор Миллер? Я понимаю, что нарушаю все правила, но вам звонят из госдепа. Настаивают на разговоре, оператор коммутатора подтверждает срочность вызова.

Молчание. Не слышно, чтобы повернули дверную ручку. И вообще никакого сигнала. Вне сомнения, доктор ее просто не слышит, интерком явно вышел из строя. Она постучала в дверь.

– Доктор Миллер? Доктор Миллер?

Не оглох же он в самом деле? Чем он там занимается? Его сегодняшний пациент – морской пехотинец, один из бывших заложников Тегерана, тип вовсе не буйный. Совсем наоборот, чересчур заторможенный и пассивный. Неужели у него случилась регрессия? Сестра, повернув ручку, вошла в двадцатый лечебный кабинет, и тишину прорезал женский крик, потом еще один и еще…

В углу скорчился, облаченный в выданный ему правительством халат, молоденький морской пехотинец. Не в силах унять дрожь, он уставился на мужчину, откинувшегося на спинку кресла, с широко открытыми, остекленевшими глазами. Мужчина был мертв. Из пробитого пулей лба текла кровь, заливая лицо и воротничок белоснежной сорочки.

Человек в Риме взглянул на часы: четверть пятого утра. Его люди уже заняли свои посты на Коль-де-Мулине, а из Вашингтона никаких вестей. В помещении находился еще радист. От нечего делать он лениво крутил верньер, прислушиваясь к каким-то ничего не значащим сигналам – в основном переговорам судовых радиостанций. Время от времени он откидывался на спинку стула и листал журнал, шевеля губами. Итальянский стал его третьим языком. Радио было вторым.

Световой сигнал на телефонном аппарате вспыхнул раньше, чем раздался звонок. Человек поднял трубку:

– Рим.

– Рим, на линии «Двусмысленность». – Это было произнесено четко и не вызывало сомнений. – Пароль дает мне право отдавать приказы вашим людям на Коль-де-Мулине. Полагаю, что Стерн дал на сей счет точные указания?

– Абсолютно точные, сэр.

– Разговор кодируется надежно?

– Да, сэр.

– Надеюсь, его не запишут на пленку и не зафиксируют в журнале дежурств. Вы меня понимаете?

– Так точно, сэр. Ни пленки, ни записи. Ваше слово?

– Исправлению не подлежит. Исполняйте.

– Будет сделано. Заканчиваем?