– Что еще?

– История болезни Мэттиаса. У психиатров. Брэдфорд обещал доставить ее мне.

– Завтра я направляюсь в Кэмп-Дэвид. Я заверну по дороге на Пул и привезу то, что вам надо.

– И последнее. Миссис Хауэлл должна сообщить в Службу безопасности, если кто-либо обратится к ней по поводу моей персоны… что ей еще известно о деле?

– Только то, что вы работаете по специальному заданию президента.

– Не могли бы мы внести здесь кое-какие изменения?

– Какие именно?

– Пусть это будет не специальное задание, а самая рутинная работа. Исследование старых протоколов совещаний, заседаний Белого дома…

– Мы постоянно этим занимаемся. В основном это политический анализ. Какие аргументы приводились в защиту той или иной позиции или почему некий сенатор облаял нас и что следует предпринять, чтобы в будущем он так не поступал.

– Поместите меня в эту группу.

– Вы – в ней. Желаю удачи… правда, вам потребуется больше чем удача. Миру нужна не просто удача. Временами мне кажется, что только чудо позволит прожить нам еще неделю… Держите меня в курсе дела. Я дал распоряжение соединять меня с мистером Кроссом в любое время.

Секретарь Брэдфорда, некая Элизабет Эндрюс сидела дома. Сенсационная гибель ее босса вызвала у нее сильнейший эмоциональный шок. Огромное число представителей прессы одолели ее телефонными звонками. Она пересказывала утренние события спокойно и печально до тех пор, пока не позвонила одна специалистка по сплетням. Отметив серию неудачных браков Брэдфорда, она намеком поинтересовалась возможными сексуальными затруднениями погибшего.

– Извращенная сука! – только и смогла вымолвить Элизабет, в сердцах швырнув трубку.

Хейвелок позвонил двадцать минут спустя, и Элизабет Эндрюс была не расположена пересказывать всю историю в очередной раз. Он предложил ей позвонить ему в Белый дом, как только она почувствует себя несколько лучше. Идея сработала превосходно. Телефон в Фейрфаксе зазвонил ровно через шесть минут после того, как Хейвелок повесил трубку.

– Простите меня, мистер Кросс. Но это были трудные часы, а некоторые репортеры ужасно назойливы.

– Я буду по возможности краток.

Она описала все утро, начиная с неожиданного появления Брэдфорда из своего кабинета вскоре после ее прихода на службу.

– Он выглядел просто ужасно. Совершенно очевидно, что он всю ночь не сомкнул глаз и был измотан. Но не только это. Там было что-то еще. Он был заряжен какой-то маниакальной энергией, казался страшно возбужденным. Мне не раз доводилось видеть его в таком состоянии, но вчера все было по-иному. Он даже говорил громче, чем обычно.

– Это могло быть следствием усталости, – предположил Хейвелок. – Она частенько проявляется таким образом. Человек старается компенсировать свою слабость.

– Возможно. Но я так не думаю. Я понимаю, это звучит ужасно, но было похоже… что он решился… Конечно, ужасно так думать, но это, увы, – правда. Казалось, что он даже веселится в ожидании момента, когда все должно произойти. Это страшно, но незадолго до десяти он вышел из здания, сказав, что всего на несколько минут. До сих пор в моих глазах стоит картина: он с тротуара смотрит вверх на свое окно… думая, думая про себя. Да, это так и было.

– Не допускаете ли вы иной трактовки? Может, он вышел, чтобы встретиться с кем-то?

– Нет, не думаю. Я спросила, где мне найти его в случае срочного звонка, и мистер Брэдфорд ответил, что он отправляется подышать свежим воздухом.

– Он не говорил, с какой целью провел на работе всю ночь?

– Сказал, что он работает по проблеме, сроки решения которой давно истекли. Недавно ему пришлось немало поездить…

– Организацией его поездок занимались вы? – прервал ее Хейвелок.

– Нет. Обычно он все делал самостоятельно. Как вы, наверное, знаете, он часто… брал с собой кого- нибудь. Он был в разводе, и не первый раз. Он был очень замкнутым человеком. И таким несчастным.

– Почему вы так считаете?

Элизабет Эндрюс помолчала немного и произнесла решительно:

– Эмори Брэдфорд был блестящей личностью, но они на него не обращали внимания. Он в свое время пользовался в этом городе огромным влиянием. Это продолжалось до тех пор, пока он не сказал правду так, как он ее видел. Как только смолкли овации, все тут же отвернулись от него.

– Вы, очевидно, с ним давно работаете?

– Очень давно. Все это происходило на моих глазах.

– Не могли бы вы привести пример того, как от него отвернулись?

– Пожалуйста. Начать с того, что его фактически отстранили от всех дел, хотя его опыт и знания могли бы принести большую пользу. Он постоянно писал пояснительные записки, в которых пытался помочь влиятельным людям: сенаторам, конгрессменам, министрам и так далее – увидеть их глупые ошибки, сделанные во время интервью или на пресс-конференциях. Ни один из них не ответил ему, не поблагодарил за советы. Во всяком случае, я не знаю о таком, хотя мне положено знать. Он всегда просматривал утренние телевизионные программы, в которых случаются самые крупные ляпы (этим он, кстати, занимался и вчера), и диктовал мне записки. Он называл их «пояснения». Все эти записки были по тону мягкими, даже добрыми, в них никогда не содержалось ничего обидного. Ими наверняка пользовались, но никогда – ни слова благодарности.

– Вчера утром он смотрел телевизор?

– Недолго… до того как это случилось. По крайней мере, телевизор был придвинут к его столу. Он отодвинул его к стене… перед тем, как это произошло. До самого конца он не смог избавиться от этой привычки. Он хотел, чтобы люди были лучше, чем они есть, он желал, чтобы наше правительство работало лучше.

– Не осталось ли на столе заметок, которые могли бы сказать, что именно он смотрел?

– Нет, ничего. Это был как бы его последний жест. Он оставил этот мир в большем порядке, чем нашел его. Мне ни разу не доводилось видеть его письменный стол таким чистым.

– Еще бы.

– Простите, я не поняла?

– Ничего. Я только выразил свое согласие с вами… Мне известно, что вы ушли на ленч, но не было ли поблизости от его дверей других людей, которые могли бы увидеть кого-либо входящим в его кабинет или выходящим из него?

– Полиция уже выясняла это, мистер Кросс. Там всегда крутится множество людей; мы ходим на ленч в разное время, в зависимости от обстоятельств, но никто не заметил ничего необычного. Правда, в нашей секции в это время было довольно пусто. В час тридцать происходило собрание секретарей, и большинство из нас…

– Кто созывал собрание, мисс Эндрюс?

– Председатель нашей организации. Они у нас меняются ежемесячно. Правда, ничего не было, а когда его спросили, он сказал, что произошло какое-то недоразумение. Но мы посидели некоторое время, попили кофе…

– Вы получили письменное извещение о собрании?

– Нет, об этом с утра просто начали говорить. Так бывает достаточно часто, самое обычное дело.

– Огромное спасибо, вы нам очень помогли.

– Какая потеря, мистер Кросс. Какая ужасная потеря.

– Да, я понимаю. Прощайте. – Хейвелок положил трубку и произнес, глядя на телефон: – Наш соперник великолепен. Опять краска, превращающая его в невидимку.

– Она не смогла тебе ничего сказать?

– Наоборот. Брэдфорд прислушался к моему совету. Он выходил на улицу, чтобы позвонить туда, куда ему надо было. Номер, который он набрал, никто никогда не узнает.