Майкла и сказал офицеру:

– Подождите снаружи, майор. И вы тоже, – добавил он, взглянув на охранника. – В другой комнате, пожалуйста.

– Вы уверены? – спросил офицер.

– Вполне, – ответил Чарли. – Он никуда не денется, а если потребуется, я позову.

Когда они вышли, человек из госдепа повернулся к Хейвелоку:

– Ты самый последний подонок из всех, которых мне доводилось встречать.

– Обратите внимание, Чарли, ведь это – копия.

– У меня есть глаза.

– Позвони в Консоп. Каждые пятнадцать минут, начиная с одиннадцати, там раздается звонок. Задается всего лишь один вопрос: «Бильярд или пул?» Ответ должен быть: «Мы предпочитаем пул». Скажи им, чтобы они ответили именно так.

– И что потом?

– Потом подсоединись к линии, дождись следующего звонка, ответь нужным образом и слушай.

– Чтобы другой подонок зачитал мне это?

– Ну уж нет. Всего двенадцать секунд, Чарли. Засечь не удастся. И не надейся, что удастся расколоть меня наркотиками. Я уже прошел через это один раз и принял соответствующие меры. Я понятия не имею, откуда звонят, честное слово.

– Забей в задницу свое слово, дерьмо!

– Советую поторопиться, Чарли. Иначе копии этих страниц разлетятся по всей Европе. От Москвы до Афин, от Лондона до Праги, от Парижа до Берлина. Поэтому беги к телефону.

Через двадцать одну минуту Чарли Лоринг, уставившись в стену, дал Дженне Каррас требуемый ответ. Еще через одиннадцать секунд он бросил трубку и повернулся к Хейвелоку:

– Ты еще хуже, чем о тебе говорят. Грязнее грязи.

– И «не подлежу исправлению».

– Верно.

– Но ты тоже, Чарли. Тебя запрограммировали. Ты бесполезен. Ты забыл, что в нашем деле всегда надо задавать себе вопросы и все ставить под сомнение.

– Как это?

– Ты же без звука согласился с приговором, вынесенным мне. А ведь ты меня знал, знал многие мои дела, но для тебя это не имело значения. Сверху поступила команда, и ты как попугай повторяешь: «А почему бы и нет?»

– Я имею право тебя прикончить на месте.

– И расхлебывать все последствия? Не надо, Чарли, меня убивать. Позвони-ка лучше в Белый дом.

Хейвелок услышал оглушительный рев огромного геликоптера и понял, что президент Соединенных Штатов Америки осчастливил своим прибытием остров Пул. Время близилось к полудню. Солнце Джорджии раскалило воздух за окном. Комната, в которой он находился, несмотря на отсутствие решеток, вполне годилась на роль тюремной камеры. От земли – два этажа, внизу четыре солдата. Из окна можно было видеть фасады и фотографии знакомых зданий. Мир лжи, мир искусственной, искаженной и перевернутой реальности.

Майкл отошел от окна и присел на кровать, точнее – на тюремную койку. Он попытался представить себе, как переживает сейчас Дженна, каких нервных затрат все это ей стоит. Потом его мысли вернулись к Мэттиасу. Великий боже, что с ним случилось? Он вспомнил кошмарную сцену в саду, пытаясь отыскать в ней хотя бы обрывки смысла.

«Ты не должен подходить ко мне. Ты не понимаешь. Ты никогда не поймешь!»

– Что «не поймешь»?

Майкл просидел, размышляя, довольно долго. Шум в коридоре вернул его к действительности. В центре двери открылась задвижка; за стеклом возникло лицо под фуражкой с золотым шитьем. Очередной лжец. Потом дверь распахнулась, и на пороге появился широкоплечий полковник средних лет. Он подошел к Хейвелоку, позванивая парой наручников.

Хейвелок повиновался. Браслеты защелкнулись на запястьях.

– А как насчет ног? – поинтересовался Майкл. – Они считаются оружием?

– У меня гораздо более эффективное оружие, – парировал офицер. – Я ни на секунду не спущу с вас глаз. Одно движение, которое мне покажется подозрительным, – я вхожу, и вы покойник.

– О, мне предстоит конфиденциальная беседа! Весьма польщен.

Полковник повернул Хейвелока лицом к себе.

– Я не знаю, кто вы, что вы делаете или что сделали. Но запомните – ковбой! – я несу ответственность за этого человека, и мне ничто не помешает вышибить вам мозги прямо здесь. А потом разберемся.

– Кто здесь ковбой?

Как бы подчеркивая серьезность своей угрозы, офицер толкнул Майкла назад к стене.

– Оставайтесь на месте, – скомандовал он и покинул комнату. Через тридцать секунд дверь вновь открылась, и в помещение вступил президент США Чарлз Беркуист, держа в руке все тринадцать страниц обвинительного заключения, составленного Хейвелоком. Президент остановился перед Майклом и поднял желтые листки.

– Впечатляющий документ, мистер Хейвелок.

– И главное – правдивый.

– Не сомневаюсь. Часть ваших трудов, бесспорно, заслуживает самого глубокого презрения, но я не устаю повторять себе, что человек с вашими заслугами не станет столь бесцеремонно обрекать на смерть такое количество своих товарищей. И я понял, что это в основном угроза – неотвратимая угроза, которая должна заставить всех выслушать вас.

– В таком случае вы еще раз лжете самому себе, – сказал Майкл, неподвижно стоя у стены. – Я объявлен «не подлежащим исправлению». С какой стати меня должна заботить судьба других?

– Потому что вы разумный человек и понимаете, что всему должно быть свое объяснение.

– Ложное объяснение, вы хотите сказать.

– Частично. И некоторые из них останутся таковыми навсегда ради блага страны.

Хейвелок помолчал, изучая грубоватое скандинавское лицо, твердый взгляд, чем-то напоминающий взгляд охотника, потом произнес:

– Мэттиас?

– Да.

– И как же долго вы сумеете держать его в этой могиле?

– Столько, сколько сможем.

– Но ему требуется помощь.

– Нам тоже. Его следовало остановить.

– Что вы с ним сделали?

– То, что происходит сейчас, только часть истории, мистер Хейвелок. Вы тоже явились одной из ее составных. Все мы оказались в одной лодке. Мы превратили его в императора, хотя знали, что даже божественное право, а тем более человеческое не позволяет вручать империю в собственность одного человека. Мы провозгласили его богом, не будучи хозяевами небес. Любой ум, даже вознесенный на столь недоступные высоты, имеет в наше сложное время свои ограничения. Мы с вами заставили его пребывать в вечной иллюзии своей уникальности, своего превосходства над остальными людьми. Мы требовали от него слишком многого. Он лишился рассудка. Его мозг – этот исключительно мощный аппарат – не выдержал и сломался. Когда этот человек перестал контролировать себя, он начал стремиться к контролю над всем остальным. Возможно, чтобы компенсировать свою слабость, убедить себя в том, что он является тем, кем мы его провозгласили, хотя, может быть, в глубине души он и подозревал, что это не так. Но теперь все кончилось.

– Что значит «стремиться к контролю над всем остальным»? Как мог он добиваться его?

– Связав страну рядом обязательств, которые, мягко говоря, неприемлемы. Постарайтесь понять. Мы с вами стоим на глиняных ногах; у него же были ноги из ртути. Да, даже я, президент Соединенных Штатов –