Елена.

Полгода тому назад Елена Андреевна Калинина, тогда еще прокурор, участвовала в процессе по делу банды жестоких, безжалостных убийц. Она, государственный обвинитель, потребовала в зале суда вынесения смертного приговора. Главарь банды, Василий Ким, бежал по пути в следственный изолятор вместе со своей юной подругой, Нелкой, проходившей по тому же делу. А потом был похищен сын Лены, штурмовавший в настоящий момент ледяную горку, Костя Станицкий. А вслед за Костей, как рыбка на наживку, шагнула в руки бандитов и сама Елена, молясь лишь о том, чтобы сохранить жизнь своему ребенку <См. роман И. Лаврентьевой «Высшая мера».>.

К счастью, оба они, и мать и сын, живы и здоровы. Василий Ким сидит в камере смертников и ожидает исполнения приговора. Нелка погибла. Правда, для Елены итогом всей этой истории стал окончательно разрушенный брак с отцом Костика — известным в Москве психотерапевтом Владимиром Станицким, уход из прокуратуры, повторное замужество, переезд в Питер, экзамены в коллегию адвокатов.

О том, что Василий Ким и Нелли Чайка снятся ей едва ли не каждую неделю, она не рассказывала даже надежнейшему и вернейшему спутнику жизни Виктору Галкину.

— Знаешь, просто слишком много перемен за полгода. Новый город, новый муж, новая профессия. Даже свекровь новая, — ответила наконец Лена.

— И все неудачно? — поинтересовался супруг.

— Н-у-у, мужик-от у меня ничего, хороший, — окая на вологодский манер, пропела Елена.

— А плагиатом заниматься недостойно. У Ки-рюши нахваталась?

Кирюша — это Витина мама, Кира Алексеевна, которая родом из Вологды.

Впрочем, по имени и отчеству ее называла только Лена. Собственный сын величал маму исключительно по имени. В вышеупомянутом уменьшительно-ласкательном варианте. Мало того, Костик тоже навострился называть новую бабушку Кирюшей.

Возмущения Елены были на корню задавлены самой семидесятилетней Кирюшей: «И правильно! Какая я бабушка? Я женщина в расцвете сил! Я еще замуж выйду. Вот тогда вы у меня попляшете!» — хохотала свекровь.

— Кирюша у тебя просто замечательная! — улыбнулась Лена. — У нее грех не поучиться жизнелюбию. И жизнестойкости. И мудрости.

— Это ты меня таким образом соблазняешь? — довольно пророкотал Виктор.

— Очень надо. Правда… Знаешь, я сначала ее боялась. Свалилась на голову чужая тетка, с чужим ребенком…

— Но-но, ты не заговаривайся! Какая ты чужая? Ты моя женщина. И Костик мой. Я это так и чувствовал с первого дня. Он, может быть, больше мой, чем твой.

— Приехали, — рассмеялась Лена.

— Кирюша все это в момент просекла. Все же она меня тридцать девять лет знает. Она к таким вещам человек очень чуткий. Как всякая деревенская баба.

— Какая она деревенская баба? Уже пятьдесят лет в городе живет. И не в каком-нибудь, а в самом красивом.

— О-о! Это мы возьмем на карандаш! В отношении города, который дискредитировал себя безобразно долгой зимой. Что же касается Кирюши, так она вас приняла сразу, безоговорочно. То, что мне дорого, дорого и ей. Она хоть и городская, но генами деревенская. Отсюда и мудрость, и жизнестойкость. Откуда в городских бабах такие качества могут взяться? Они все эгоистичны, суетливы и капризны. К тому же лежебоки.

— Я? Я?! — возмущенно воскликнула Елена и шмякнула мужа кулаком по спине.

— Ой, — взвизгнул Галкин.

— Мама, не бей дядю Витю! — строгим голосом приказал Костик.

— Спасибо, старик! — с чувством откликнулся Галкин.

— Все против меня! — обиженно воскликнула Елена.

— Дурочка, все за тебя! Это у психотерапевтов такой метод есть: надо разозлить пациента, потом вызвать у него катарсис…

— Что-о-о?! — взревела Елена. — Еще один психотерапевт? Мало мне Станицкого?

— Спокойно, женщина, спокойно, держите себя в руках, — верещал Галкин, уворачиваясь от острых кулачков жены.

— Мама! Не бей дядю Витю! — повторил сын, стоя на вершине горки.

На них начали оборачиваться. Лена, пыхтя от праведного гнева, засунула руки в карманы. Русые волосы разметались по воротнику.

— Черт знает что! — проворчала она.

— Итак, подведем итоги, — как ни в чем не бывало продолжил Виктор. — Муж у тебя хороший, свекровь — на таких в разведку ездят, сын здоров и всеми любим, зима кончилась. Что остается? Правильно, работа.

— Вернее, ее отсутствие, — невесело усмехнулась Лена.

— Ну и что новенького в нашей юридической консультации имени господина Плевако?

— Все то же. Все так же. Елена Моисеевна излишне любезна. Инга Павловна меня в упор не видит. Григорий Александрович противно кокетничает. Начальник в вечных разъездах. А главное — я как адвокат никому не нужна. У каждого из них своя клиентура. Меня и близко к клиентам не подпускают. Да и люди меня не знают. Ведь это как в сфере обслуживания: подстриглась женщина удачно, порекомендовала парикмахера подруге; помог частный доктор одному человеку, тот порекомендовал доктора другу. А я еще никого не подстригла и не вылечила.

— Ну так подстриги! Вылечи!

— Как? Вот представь: сидим мы в своей консультации, каждый в своей каморке. На входе — секретарь, строгая такая девица. Входит клиент.

Предположим, он вошел впервые и никого не знает. Потому что если он знает, скажем, Елену Моисеевну, то и заходить не будет, домой ей позвонит. Вот он вошел.

— Лучше она, — вставил супруг. — Высокая блондинка в норковой шубе.

— Предположим. Секретарь ее спрашивает: вы по какому вопросу? Уголовное дело, гражданское?

— Уголовное, — ответил за гипотетическую блондинку Виктор.

— Что конкретно? Убийство, разбой, изнасилование?

— Все! — голосом роковой блондинки заявил Галкин.

— Прекрасно. По убийствам у нас Инга Павловна, по разбоям — Елена Моисеевна, по изнасилованиям — конечно же Григорий Александрович. Елены Андреевны как бы и нет. Не могу же я стоять возле ее стола весь рабочий день, перехватывая клиентов. Унизительно.

— А почему не можешь? Это все гордыня твоя, Алена! Ты должна понимать, что являешься конкурентом для остальных. Что добровольно тебе никто ничего не отдаст.

— Я понимаю… В том-то и дело, что понимаю, но не могу привыкнуть. В прокуратуре мы делали одно общее дело. Все за одного, один за всех, как мушкетеры какие-нибудь. Но ведь так и было! Когда меня бандиты увезли, все на ноги встали, некоторые жизнями своими рисковали. Было же! Я с начальником следственного отдела ругалась, со Свиридовой, но это были споры во имя общей цели — изобличить и наказать преступников. Здесь не то что поругаться, вообще слово молвить не с кем. Каждый только за себя И против остальных. Да еще Павлов…

— А что Павлов? Что тебе плохого Сделал твой бывший начальник?

— Мой начальник бывший, главный прокурор Москвы, помог мне с трудоустройством. В эту пресловутую юридическую консультацию.

— А добрые дела, как известно, наказуемы.

— Получается именно так. Я вчера прихожу на работу, раздеваюсь за шкафом и слышу, как Инга Павловна по телефону на всю консультацию с кем-то делится. «Представляешь, — кричит, — к нам эту прокуроршу бывшую засунули. Нам только подсадных уток здесь не хватало!»

— Ты мне этого не рассказывала.

— Считай, что рассказала. У меня такое чувство иногда, что я уже с горы спускаюсь, как на склоне лет. Все еще в гору, а я — как вон Котька сейчас: с горки, на заднице. А сил-то еще полно.