Все, кто бывал у нас в доме, отмечали необыкновенное бабушкино гостеприимство. Отпустить даже случайного посетителя, не напоив его хотя бы кофе с булочкой, считалось совершенно недопустимым. А к большим приемам пеклись пироги, делалось заливное, ореховый торт с кофейным кремом и пр., и пр. Все наши друзья до сих пор вспоминают ее пирога с капустой и особенно «внучатник». «Внучатник» – это пирог, состоящий из отдельных кусочков теста, обвалянных в масле и сахаре. После смерти бабушки я долго сокрушалась, что не записала этот рецепт. Только через несколько лет случайно выяснилось, что его в свое время записала моя подруга и, таким образом, он сохранился для грядущих поколений. Хорошо кушающие гости доставляли бабушке искреннее удовольствие. Однажды ко мне зашла голодная студенческая компания, и один из молодых людей съел половину бабушкиного пирога с капустой (который выпекался по размеру духовки). Этим он произвел на нее неизгладимое впечатление, и бабушка еще несколько лет осведомлялась о том, как он поживает. Обладая необыкновенно ясным умом и здравым смыслом, бабушка прожила 40 лет в семье сына, ни разу не поссорившись с невесткой. Тут надо отдать должное и моей маме, которая никогда не вмешивалась в «кухонные» вопросы. Идея о том, чтобы стать хозяйкой в этой области, даже никогда не приходила ей в голову. Мама всегда говорила, что согласна есть каждый день только вареную картошку, лишь бы не заниматься ее приготовлением. В результате наше меню этим отнюдь не ограничивалось, потому что бабушка отлично готовила. Никаких разногласий между бабушкой и мамой не было и в вопросах моего воспитания: мама всегда проводила мысль о том, что бабушка является в этом деле главной. Когда я приходила из школы и устремлялась к маме, чтобы сообщить ей последние новости, мама неизменно говорила: «Пойди, сначала расскажи бабе». Была у меня и другая бабушка – мамина мама, баба Маня, которую я тоже очень любила. Поэтому однажды в раннем детстве я решила выяснить у мамы вопрос о том, которая же из них все-таки «главнее». На это мама самоотверженно ответила, что, конечно, меня обе очень любят, но «баба» (Мария Павловна), безусловно, является основной. Каждое лето мы всем семейством, включавшим зачастую моих, бабушкиных или маминых подруг, выезжали на лоно природы, а родители уезжали куда-нибудь путешествовать, заезжая к нам лишь на короткое время. Таким образом, мы побывали на Рижском взморье, в Верее, в Тарусе, в Ясной Поляне, в Архипо-Осиповской на Черном море. Хлопот вся эта компания доставляла бабушке, надо полагать, немало: то я вдруг заболевала воспалением легких, то какая-нибудь из подопечных пыталась сбиться с пути истинного. Прибавим к этому полунатуральное хозяйство, которое приходилось вести в то время за городом. Так, в Верее один раз домработницей Машей была куплена за неимением куриной тушки живая курица. Сразу ее не съели, а начали о ней, естественно, заботиться. Хохлатка в благодарность снесла яйцо и за такие заслуги была окончательно помилована. В конце лета со всей остротой встал вопрос о том, что же с ней делать. К тому времени на наших кормах курица превратилась в роскошную вальяжную птицу, регулярно через день несшую яйца. Мы предложили нашему хозяину обменять ее на любую из его худосочных жилистых пеструшек. Он промучился два дня, пытаясь отгадать, в чем заключается подвох и каким способом мы его пытаемся обмануть. Ничего не придумав, он все-таки от обмена отказался и курицу пришлось зарезать. Ели ее Маша и бабушкина подруга, но «без всякого удовольствия».

Иногда мама и бабушка все же доставляли друг другу несколько неприятных минут, но у обеих хватало выдержки и чувства юмора, чтобы не придавать этим моментам большого значения. Мама, появившись в нашем доме, задумала в первое же лето навести порядок. Когда бабушка уехала со мной на дачу, она решила покончить со всеми признаками «мещанства»: решительно срубила пальму и подмела ею пол, выбросила мраморный чернильный прибор и продала буфет красного дерева. Приехав с дачи и обнаружив следы маминой разрушительной деятельности, бабушка только покачала головой и горестно сообщила, что под доской буфета у нее было спрятано шесть или семь золотых. Причем больше всего ее озаботило то, что новые владельцы буфета не знают об этом и не смогут их отыскать. Случались нетактичные высказывания и со стороны бабушки. Так, один раз мама, красуясь в очередном модном костюме, имела неосторожность спросить у бабушки, как та его находит. Бабушка неделикатно ответила, что костюм сам по себе очень хороший, но в сочетании с мамой как-то не смотрится. Это высказывание долгие годы служило у нас дежурной фразой для оценки какого-нибудь не очень удачного туалета. Мою манеру одеваться бабушка в глубине души тоже не одобряла. Как-то раз, когда я собиралась на работу, она торжественно провозгласила: «Лена, если я тебе этого не скажу, тебе никто этого не скажет!» Я приготовилась услышать что-то ужасное, а бабушка продолжила: «Посмотри, как ты одеваешься: каждый день юбка и кофта, кофта и юбка. У настоящей дамы должно быть хотя бы одно струящееся платье». Струящегося платья я себе не обрела, поэтому так и не знаю, имею ли я право причислить себя к настоящим дамам.