года.
ДОКЛАДЧИК. Эволюция музыкальных инструментов – главное свидетельство коренных изменениий не столько конкретных технологий, сколько, собственно, самого Человека. Сравните: в ранней античности для исполнения «музыки сфер» нужна была как раз сначала Эолова Арфа – помесь струнных с духовыми, Уловитель Игры Стихий: исполнитель – Стихия, Человека нет! Лишь потом последовало расщепление арфы Эола на кифару Аполлона – род лиры язычников, – и на первый духовой инструмент – свирель Афины, которую та отбросила, недовольная гримасой на своем лице во время игры на этой первой «флейте».
Инструмент подобрал Пан и его свита – люди по-своему новые для того времени. Но именно отсюда много позже произошли «духовые» инструменты, да и сам орган для исполнения именно «духовной» христианской музыки.
Христианство первых веков в музыке не нуждалось!
Христианство пело хором.
Музыку потребовало жизнелюбивое Возрождение.
Для музыки Возрождения – опять струнные – пока щипковые: разумеется, лютня, королева струнных, следом все виды мандолины и ей подобного, вплоть до исландской арфы.
Позже Христианство, скрепя сердце, позволило себе орган в дополнение к хору.
На Востоке в Храме обошлись человеческим голосом, больше напоминающим или плач, или вопль истязаемого.
Позднее Возрождение додумалось до смычка. Это знаменательно: сначала возник смычок как звучащий инструмент. Он был чем-то вроде струнного, сначала поглаживали по нему, а позже, после раздумья, нашли уместным поглаживать струны уже им, соорудив виолу – гибрид всех смычковых.
Кто первый сыграл первый квартет?
Кто осмелился позже сыграть соло?
Барокко потребовало ударных – клавесин. И открыло альт.
Позднее барокко превратило орган в фисгармонию. И открыло скрипку.
Паганини открыл новый строй для скрипки и технику.
Рококо ответило контра-басом и контра-альтом.
Романтизм узаконил еще один «ударный» – челесту.
Новое время потребовало рояль.
Новейшее время выдвинуло мысль – соединить струнные, смычковые и «ударные» в оркестр.
Разумеется, все сказанное – мои и только мои предположения.
Нет, не случайно именно романский стиль соединил инструменты в квартет!
Двести лет готика боролась с ним, но органу пришлось отступить!
Эпоха Просвещения, наконец, стала объединять исполнителей на разных инструментах в оркестр, каким он дошел до нас, с сольным исполнением на виоле и скрипке. Потом поставили на сцену рояль. Чтобы оркестр не умер! Рояль был должен спасти целый симфонический состав! Но он не спас.
Настала эпоха электроники, и микрофон заставил заткнуть уши наушниками: общий звук исчез. Беспорядочный шум во всех ушах – это и есть исчезновение музыки для распахнутых душ и ушей. Остался образ. Первое и второе: шум и образ – объединились на экране – в синема!
Музыка ушла от человека, притворившись шумом.
И каждой эпохе соответствовало рождение Нового Человека, отвечающего ее основному характеру. Ему соответствовал звук и его источник.
Но звуку, аккорду не соответствовали обычаи и нравы, то есть религия и мораль.
Новый Человек зарождался в толще и был скрыт до поры.
Чем больше выходило на сцену мастеров, тем меньше почитателей собиралось в зале.
Вкусы всегда отставали. На улице пели одно, в филармониях исполняли другое. Звук и отзвук в душе не совпадали.
Медленно нарастало напряжение этого разрыва.
Приближается взрыв, наступление новой религи и новой морали.
И появление Нового Человека.
Античный кифаред, христианский кастрат, лютнист Возрождения, органист Средневековья, участник струнного квартета, исполнитель на клавесине, скрипач – вехи перемены Человека и изменения его духа.
Пианист-виртуоз.
Оркестрант – от литавриста до концертмейстера.
Дирижер.
Композитор.
Точка.
Дальше тишина.
Я не буду всерьез об электромузыке, цветомузыке, экспериментах Скрябина.
И о звукозаписи – она пока несовершенна!
О Юности, готовой прыгнуть в пучину грохота, то есть Хаоса!
Грядущая эпоха – эпоха немоты.
Великое молчание порождает постижение великого смысла.
Или рождение Истины.
О ней оповестит Тот, Кто уже родился. Это и есть Пришествие, а какое по счету – не имеет значения. Новая эра стучится в дверь и входит без стука!
Доклад делал какой-то полусумасшедший физик-акустик, музыкант-любитель и коллекционер музыкальных инструментов. Но на докладе присутствовал наш Маэстро, и это имело свои последствия.
Я живо вспомнил все, что меня связывало с этим великим музыкантом и человеком – любопытство рядового бытописателя к жизни подлинного непризнанного гения.
Записки запустили механизм воспоминания! Воскресили тот доклад, а заодно и все то, что мне удалось вспомнить об этом человеке, Великом Маэстро, память о коем человечество незаслуженно предало забвению, если не поруганию…
Вероятно, я никогда о нем и не забывал. Может быть, записки эти и будут главным делом моей жизни.
Я перерыл свой архив, засел в библиотеке.
Я перебрал подшивки газет, встретился с …
Впрочем, по ходу изложения будет просвечивать тот или иной источник. Пусть воспоминания носят характер повести, романа, беллетристической помеси того и другого – воспоминаний и вольной прозы!
Жаль, не вызовешь к жизни самого Маэстро. Сегодня его почти не вспоминают, его заслонили другие. Почему? Ответ частично в приведенном отрывке. И полностью, я надеюсь, в истории его жизни, которая вспомнилась и записалась довольно сумбурно: «в обратной перспективе», так бы я назвал получившуюся форму изложения по примеру живописцев. Такое случается, если факты готовы вот-вот померкнуть, и ты их хватаешь, лишь бы не канули окончательно в Вечность. Ну, а приводить их потом в порядокя не счел нужным – для кого теперь стараться? Кому нужна культура? Кто готов снять шапку перед титаном, забытым лишь потому, что был он крупнее других? Нет, этого ему не простили.
Итак – клочок бумаги и каракули на нем.
Композитор Владислав Жданович, – не путать с польским Ждановичем! – родился в Петербурге и был русским по национальности, если судить по записи в паспорте. Если судить по крови, то он был русский с примесью, правда, польской крови со стороны матери и украинской со стороны отца. Его мать и тетка родом происходили из «бывших». Обе не очень это скрывали до поры, да и как скрыть породу, врожденный шарм и воспитанность? Главные же черты этой породы – неброское достоинство и простота – не оставляли сомнений в их происхождении. Нет ничего удивительного, что и жили они в Петрограде, будущем Ленинграде-Петербурге. Странно, но о бабке со стороны матери и других «прародителях» сведений
