– Куда вы плывете?
– Не это ли Соррент? – спросили плывшие вместо ответа.
– Да, это он.
– Где тут пристают?
– Да кто вы такие?
– Мы скажем это внуку Августа.
– Друзья! – воскликнули тут разом Агриппа Постум и Юлия, и первый продолжал:
– Поверните нос в нашу сторону; тут, у мола, вы можете закрепить ваше судно и сойти на берег.
Управлявшие судном тотчас исполнили этот маневр и, когда оно коснулось своим боком мола, находившиеся на нем выпрыгнули на берег. Указанный мол. доходил почти до самой лестницы купальни виллы Ведия Поллиона, так что спустя минуту вновь прибывшие стояли уже перед Агриппой, Юлией и Овидием.
Сбросив капуцины, закрывавшие их лица, они были тотчас же узнаны.
Это были Семпроний Гракх, Деций Силан, Сальвидиен Руф, Азиний Галл, Аппий Клавдий, Квинт Кристин и еще несколько других римлян, принимавших участие в известном уже читателю предприятии. После неудачи они сошлись по предварительному уговору, у сицилийского мыса, который лежит при входе в «Fretum Sicilum», и отплыли оттуда в нанятом ими и ожидавшим их там судне в Соррент, пройдя под парусами Mare inf erum.
– А где же моя мать? – спросила их поспешно и со смехом Юлия.
– Увы! – отвечал Деций Силан, пожимая с глубоким чувством ее руку. – Предприятие не удалось; Луций Авдазий и Азиний Эпикад заключены в тюрьму; содействовавшие нам пираты все погибли: одна часть их убита во время схватки с императорскими солдатами, другие умерли на крестах; твоя мать содержится строже прежнего; проклятье легло на нас.
– Мы сами, – прибавил Сальвидиен Руф, – не уверены в нашем спасении, и я убежден, что погибну.
– В таком случае, зачем ты не бежишь из Италии? – заметил Агриппа.
– Какой угол земли спасет меня от руки Августа?
– Мы явились сюда, – сказал в свою очередь Семпроний Гракх, – чтобы просить тебя, Постум, не решаться на какую-нибудь безумную попытку.
– Теперь останьтесь здесь, чтоб отдохнуть немного.
– Нет, наше дальнейшее пребывание в Сорренте может иметь своим последствием и нашу, и твою гибель, – заметил основательно Семпроний Гракх.
– Действительно, это было бы неблагоразумно, – подтвердил Овидий.
После этого Агриппа, не забыв, между прочим, спросить у своих друзей, не встретили ли они лодки с убежавшим от него невольником Ливии, наделил их провизией и проводив их до судна, пожелал им счастливого пути. Вскоре celes скрылась в тумане, покрывавшем море, а на вилле Ведия Поллиона наступила тишина, нарушенная на короткое время столь серьезными происшествиями.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Тюрьма Туллиана
На следующее утро, когда Агриппа, Юлия и Овидий подкрепили свои силы сном, поздно сомкнувшим их веки вследствие взволновавшего их перед тем слишком основательного страха, Овидий дал понять Юлии о необходимости ее скорейшего возвращения в Байю; этим возможно было бы возбудить в душе Августа сомнение в справедливости доноса на них презренного невольника. Овидий, со своей стороны, находил необходимым, не теряя времени, возвратиться в Рим; там он мог лично следить за тем, что происходит при дворе, и при помощи своих друзей устранить опасность, грозившую ему и детям дочери Августа.
Эти соображения заставили поэта и жену Луция Эмилия Павла в тот же день расстаться с Агриппой Постумом; возвращаясь в Байю, они советовали ему примириться пока со своим положением, не предпринимать ничего, что могло бы повредить ему во мнении деда.
Какая громадная разница была между чувствами, испытанными ими при этой разлуке, с той радостью и с теми надеждами, какие воодушевляли их два дня тому назад, при встрече!
– Мой бедный Амиант, – говорила Юлия, вступая на порог своей байской виллы, встретившему ее анагносту, видимо обрадованному ее скорым возвращением. – Ах, если бы я послушала тебя и поверила твоим предчувствиям!
Она не произнесла более ни слова, а красивый юноша не осмелился спросить у своей госпожи о причине ее печали.
Веселье покинуло этот дом. Свобода ее матери и брата, о чем так недавно Юлия мечтала, обратилась для них в более суровую ссылку, и ей, жене Луция Эмилия Павла, приходилось теперь опасаться за свою собственную свободу.
Угрызения совести терзали ее душу, но, вместе с тем, ее сердцем овладело новое и преступное чувство; ее вина не прошла бесследно: она зажгла в ее груди пламя, долженствовавшее сгубить ее.
Для Юлии Агриппа перестал быть братом; она видела в нем лишь красивого молодого человека, ею любимого, с которым она, быть может, рассталась навсегда; она испытывала мучительную страсть древней Канаксы.
Положение Юлии делалось невыносимее с каждым днем; отъезд же Овидия лишил ее единственного человека, к которому она могла прибежать за советами и ободряющим словом; шумная, праздничная жизнь в Байе становилась ей в тягость, и она решилась также возвратиться в Рим.
Там она могла иметь новые известия о своих друзьях, так сильно скомпрометировавших себя участием в реджийском предприятии; там она могла смелее действовать против доноса подлого невольника Ливии;
