надлежащей процедурой найти в городе индоссатораnote 37, мы с превеликим удовольствием отсрочим вексель.
— Значит, мистер Хардиндж предъявил его к оплате, — заметил я огорченно: несмотря на все, что произошло, мне было тяжело принять это неоспоримое свидетельство его совершенной низости.
— Не совсем предъявлен к оплате, сэр, — отвечал кассир, — видите ли, мистер Хардиндж желал получить деньги на несколько дней раньше срока, и, поскольку ему необходимо было уехать из города, мы произвели учет векселяnote 38.
— Получить раньше срока! Вы учли этот вексель, сэр?
— С превеликим удовольствием, зная, что он подлинный. Мистер Хардиндж заметил, что, не имея возможности сразу вернуть ему такую большую сумму, которую вы были должны ему, вы выдали ему этот краткосрочный вексель; такое решение его вполне удовлетворило, и теперь он желал получить деньги наличными немедленно. Мы конечно же без колебаний исполнили его просьбу.
— Вполне удовлетворило! — вырвалось у меня, несмотря на мою твердую решимость сохранять хладнокровие; к счастью, появился следующий клиент, и никто не обратил внимания на мои слова и на то, как они были произнесены. — Хорошо, господин кассир, я выпишу чек и тотчас же акцептую вексельnote 39.
Кассир еще больше заулыбался. Я выдал ему чек, вексель был аннулирован и возвращен мне; таким образом, я покинул банк, имея на своем счете около десяти тысяч долларов вместо тридцати с лишним тысяч, которые имелись там до моего визита. Правда, я был законным наследником всего движимого имущества Грейс, права на которое с соблюдением всех необходимых формальностей передал мне мистер Хардиндж утром того дня, когда я уезжал из Клобонни. Оно состояло из облигаций, бонов и закладныхnote 40, размещенных на хороших фермах в нашем округе и приносящих процентный доход.
— Итак, Майлз, что ты собираешься делать со своим судном? — спросил Джон Уоллингфорд вечером того дня. — Как я понимаю, твои недавние неприятности привели к тому, что фрахт, на который ты рассчитывал, был передан другому судовладельцу, к тому же говорят, что нынче фрахты не так уж дороги.
— Право, кузен Джон, я не готов ответить на этот вопрос. Я слышал, будто на севере Германии за колониальные товары дают высокую цену, и, будь я при деньгах, я бы купил груз за свой счет. Мне сегодня предлагали отличный сахар, кофе и тому подобные товары за наличные по умеренной цене.
— И сколько же надобно денег, чтобы осуществить сей замысел, мой друг?
— Примерно пятьдесят тысяч долларов, а в моем распоряжении лишь около десяти тысяч, правда, я могу получить еще двадцать, продав кое-какие ценные бумаги, так что я должен оставить эту идею.
— С чего ты взял? Дай мне подумать одну ночь, а утром поговорим. Вообще-то я скор на решения, но предпочитаю заключать сделки на свежую голову. Меня все время в жар бросает от этого безумного города и старой мадеры, и я хотел бы как следует выспаться, прежде чем заключать договор.
На следующий день мы завтракали одни, чтобы свободно беседовать, не опасаясь посторонних ушей, и Джон Уоллингфорд вернулся к прежнему разговору.
— Майлз, я обдумал этот «сладкий» вопрос — я имею в виду сахар, — начал кузен, — и мне твой план понравился. Можешь ли ты дать мне какое-либо дополнительное обеспечение, если я ссужу тебя деньгами?
— У меня при себе имеются кое-какие боны и закладные на сумму двадцать две тысячи долларов, которые я могу переуступить тебе на сей предмет.
— Но двадцать две тысячи — недостаточное обеспечение для тех тридцати или тридцати пяти тысяч, которые могут понадобиться тебе для осуществления твоего предприятия.
— Ты совершенно прав, но у меня больше нет ничего, достойного упоминания, разве только судно или Клобонни.
— Фу-ты! Что нужды мне в твоем судне? Если пропадешь ты со своим грузом, то и оно как пить дать пропадет; никакие акции мне тоже не нужны — я землевладелец и предпочитаю земельное обеспечение. Выдай мне долговую расписку на три или, если хочешь, на шесть месяцев, а также боны и закладные, о которых ты говорил, и закладную на Клобонни и сегодня же, если тебе будет до них нужда, получишь сорок тысяч.
Я изумился такому предложению, ибо не думал, что мой сородич настолько богат, что способен одолжить мне столь крупную сумму. Впрочем, вскоре выяснилось, что наличность его почти вдвое превышает упомянутую сумму и что в городе он главным образом занимается вложением капитала в надежные ценные бумаги. Он, однако, заявил, что даст мне взаймы половину денег, только чтобы помочь родственнику, который ему симпатичен. Меня вовсе не прельщала мысль продать Клобонни, но Джону вскоре удалось насмешками и уговорами заставить меня забыть о моих опасениях. Что касается ценных бумаг, принадлежащих Грейс, я даже с некоторой радостью расставался с ними; то обстоятельство, что я распоряжаюсь ее имуществом, тяготило меня.
— Будь на моем месте человек не из нашей семьи или, допустим, человек, носящий другую фамилию, я бы тоже засомневался, Майлз, — говорил он, — но закладная, которую
Трудно было устоять против такой логики. Побежденный несомненной искренностью и сердечностью своего родственника, я отбросил все свои колебания и согласился на его условия. Джон Уоллингфорд хорошо знал, как составляются документы по передаче собственности; он сам заполнил все необходимые бумаги, которые я и подписал. Кузен ссудил меня деньгами под пять процентов, так как он решительно отказался получать с Уоллингфорда дозволенную законом норму процента. Я обязался вернуть долг через шесть месяцев, что и было надлежащим образом указано в бумагах.
— Я не стану регистрировать эту закладную, Майлз, — заметил Джон Уоллингфорд, подписываясь под документом и складывая бумагу. — Я верю в твою порядочность и посему не считаю такую процедуру необходимой. Ты слишком неохотно выдал одну закладную на Клобонни, вряд ли ты поспешишь оформить другую. Что до меня, признаюсь, в глубине души я очень рад, что пусть так, не полностью, но все-таки я владею Клобонни, и оттого я в большей степени чувствую себя Уоллингфордом, чем когда-либо.
Я поражался тому, с какой гордостью кузен говорил о нашей семье, я даже стал думать, что сам я слишком скромно оценивал наше положение в обществе. Правда, совершенно сбить меня с толку относительно сего обстоятельства было нелегко, я понимал, что мой взгляд более соответствует истине, но оттого, что передо мной стоял человек, который был так горд тем, что происходит из рода Майлза Первого, что готов был тотчас же одолжить мне сорок тысяч долларов, я на мгновение вообразил, что Майлз Первый более значительная персона, чем я полагал ранее. Касательно денег, мне льстило оказанное мне доверие, я действительно хотел пуститься в предприятие, средствами для осуществления которого обеспечил меня кузен, а его нежелание регистрировать закладную я приписал его деликатности и чувствам, которые говорили о великодушии заимодавца.
Ссудив меня деньгами, кузен не бросил меня на произвол судьбы. Напротив, он сопровождал меня и был свидетелем всех сделок, которые я совершил в тот день. Колониальные товары были закуплены в его присутствии, и я услышал много дельных советов от этого хладнокровного и опытного человека, который, не будучи купцом в общепринятом смысле этого слова, был достаточно практичен — из него вышел бы превосходный торговый агент. Поскольку я расплачивался наличными, я приобрел товар на выгодных условиях, и «Рассвет» вскоре загрузился. Как только погрузка закончилась, я распорядился нанять на судно команду и задраить люки.
Как и следовало ожидать, хлопотливое и важное дело, которым я был теперь занят, несколько притупило мое горе, хотя даже в разгар трудов я не забывал о Грейс совершенно. Не забывал я и о Люси. В картинах, которые рисовало мое воображение, она сидела подле сестры; неизменно, вспоминая Грейс, я представлял себе прекрасные черты ее подруги, с сестринской заботливостью глядящей на ее немощное тело. Джон Уоллингфорд покинул меня только в конце недели, убедившись, что у меня, как у торговца, судовладельца и капитана, все готово к отплытию.
— Прощай, Майлз, — сказал он, пожимая мне руку с теплым дружеским чувством, которое, кажется, все
