несколько утешительных слов, в то же время наблюдая за тем, как его люди готовились покинуть развалины. Наконец сержант доложил, что носилки для переноски раненых готовы, и спросил, не прикажет ли капитан возвращаться в казарму.

— Кто-нибудь видел кавалеристов? — спросил капитан Борроуклиф. — Куда они проследовали? Известно ли им, что найдена эта часть неприятельского отряда?

— Только не от нас, ваша честь, — ответил сержант. — Они отправились дальше по берегу еще до того, как мы покинули скалы, и говорили, что их офицер намерен обыскать берег на протяжении нескольких миль и везде поднять тревогу.

— Пускай себе! Только на это и годятся подобные красавцы! Нам, пехотинцам, Дрилл, так же трудно завоевать славу, как и получить повышение в чине.

Мы всего лишь вырождающиеся потомки героев Пуатье note 43 . Тебе понятно, сержант?

— Вы, кажется, изволите говорить о каком-то сражении между войсками его величества и французами, — ответил сержант, не совсем поняв выражение взгляда, брошенного на него офицером.

— Друг, ты отупел от победы! — воскликнул Борроуклиф. — Подойди сюда и выслушай мои распоряжения. Как ты думаешь, мистер Дрилл, не досталось ли нам в этой утренней забаве больше чести или добычи, чем мы с тобой можем унести?

— Не думаю, ваша честь, у нас обоих широкие плечи…

— Да, они не ослабеют от чрезмерного груза такого рода, — многозначительным тоном перебил его капитан. — Если мы допустим, чтобы нахальные драгуны пронюхали об этом деле, они бросятся на нас, разинув пасти, как стая голодных гончих, и утащат по крайней мере половину нашей славы и, уж конечно, всю добычу.

— Но, ваша честь, ни один из них даже…

— Не в этом дело, Дрилл. Я знавал войска, которые одерживали победы, но были лишены законной доли добычи при помощи хорошо составленной депеши. Ты знаешь, любезный, что в дыму и сумятице боя человек может видеть только то, что происходит рядом с ним, и благоразумие требует, чтобы он упоминал в официальных донесениях только о том, что трудно опровергнуть. При таких обстоятельствах индейцы и все прочие союзники могут рассчитывать на награды не больше, чем на участие в параде. Я думаю, Дрилл, ты слыхал о битве при Бленхейме? note 44

— Господи! Эта битва — гордость британской армии, ваша честь, эта да Каллоденская note 45 . Это там великий капрал Джон разбил французского короля со всей его знатью, хотя они и поставили под ружье половину населения Франции.

— Правильно, хотя сведения твои попахивают казарменным чтивом. А знаешь ли ты, сколько французских солдат вышло в поле в тот день?

— Я никогда не видел списков их полков, сэр! Но если судить по разнице в населении Англии и Франции, то, надо полагать, несколько сот тысяч.

— А у нашего герцога, когда он выступил против такой армии, было в распоряжении всего лишь десять или двенадцать тысяч откормленных англичан! Что, чудно, сержант?

— Конечно, ваша честь, старому солдату трудно в это поверить. Один шальной снаряд мог бы смести столь малые силы.

— И все же сражение состоялось, и наш герцог одержал победу! Но в распоряжении герцога Мальборо был некий мистер Евгений с пятьюдесятью или шестьюдесятью тысячами немцев. Ты никогда не слышал о мистере Евгении?

— Ни слова, ваша честь. Я всегда думал, что капрал Джон…

— … был великий, отважный генерал. Ты думал правильно, мистер Дрилл. Таким был бы и некий джентльмен, если бы его величество соизволил подписать соответствующий пакет. Однако и майорский чин дает надежду на командование полком, а положения полкового командира для человека уже вполне достаточно! Одним словом, мистер Дрилл, мы должны как можно тише довести наших пленников до аббатства, чтобы кавалеристы и дальше гарцевали по берегу и не перехватили нашей добычи. А вот в военном ведомстве нужно показать товар лицом, и тут уж ты можешь на меня положиться. Есть у меня на примете человек, который держит в руках перо не хуже, чем шпагу. Дрилл — имя не длинное, его легко вписать в донесение.

— Господи, ваша честь! — воскликнул благородный алебардщик. — Право, такая милость более… Я всегда к услугам вашей чести!

— Хорошо. На этот раз приказываю тебе молчать и заставить молчать наших солдат, пока не наступит время говорить, а тогда, даю тебе слово, мы наделаем немало шума. — Важно покачав головой, Борроуклиф продолжал: — Это был бой не на живот, а на смерть, сержант! Дремучий лес с обоих флангов, руины, а кругом убитые и раненые. Дай мне только чернила, и я распишу тебе это сражение так, что небесам жарко станет! Ступай, приятель, готовься выступать.

Осведомленный таким образом насчет скрытых замыслов командира, сержант отправился выполнять его приказ. Вскоре все было сделано. Тела убитых остались непогребенными, ибо Борроуклиф полагал, что уединенность развалин служит достаточной гарантией от опасности их обнаружения. Трупы можно будет унести, когда стемнеет, в соответствии с намерением капитана действовать тайно, чтобы присвоить себе всю славу. Раненых уложили на самодельные носилки, сооруженные из мушкетов и солдатских одеял, а затем победители и побежденные вышли из развалин, двигаясь сомкнутым строем так, что первые скрывали вторых от любопытных взоров случайных прохожих. Впрочем, опасаться было нечего, ибо тревога и страх, результат разнесшихся по всей окрестности слухов, исключали возможность появления людей в столь уединенном месте, как земли аббатства Святой Руфи.

Отряд уже выходил из леса, когда послышались треск веток и шуршание сухих листьев, возвестив, что навстречу кто-то идет.

— Уж не драгунский ли это разъезд? — с явным неудовольствием воскликнул Борроуклиф. — Топают, словно целый конный полк! Джентльмены, я прошу вас засвидетельствовать, что мы уже удалялись с поля битвы, когда явилось это подкрепление, если оно окажется таковым.

— Мы охотно подтвердим, сэр, что именно вы одержали над нами победу, — сказал Гриффит, тревожно поглядывая в ту сторону, откуда приближались звуки, и ожидая, что из чащи вместо не-приятельского отряда покажется заблудившийся лоцман.

— Прокладывай дорогу, Цезарь! — крикнул кто-то неподалеку от них. — Руби, Помпей, этот проклятый плющ справа от меня! Спешите, молодцы, иначе мы даже не понюхаем порохового дыма.