карман свечу. Вышел через заднюю дверь и опрометью ринулся в кусты. Там он пригнулся к земле и стал ждать.

Из автомобиля вышли люди, и он узнал их, одного за другим. У него бешено заколотилось сердце.

Шериф Лоренски и инспектор Тим Ларсон. Ничего себе! Выходит, и среди полицейских есть оборотни. Ни за что бы не подумал!

Джошуа Райнхарт. Так, значит, старый адвокат только прикидывался живым? Один из адских дружков Кэтрин.

И она – сука! В новом прекрасном теле.

И тот человек из Лос-Анджелеса.

Все четверо вошли в дом. В окнах вспыхнул свет.

Бруно разогнулся, схватил сумку и во всю прыть пустился бежать через виноградники.

Шериф Питер Лоренски, инспектор Ларсон, Джошуа, Тони и Хилари разбрелись по всему дому, открывая шкафы, роясь в ящиках, осматривая полки в кладовках.

Сначала им не везло: они не нашли ни одного доказательства того, что здесь жили двое. Одежды было ненамного больше, чем требовалось одному человеку. Запасы продовольствия были внушительными, но это еще не могло служить уликой.

Наконец, просматривая ящики письменного стола в кабинете Бруно, Хилари наткнулась на пачку недавних неоплаченных счетов, среди которых было два счета от зубного врача: один из Напы, другой из Сан-Франциско.

– Ну конечно! – воскликнул Тони, когда все собрались взглянуть на находку. – Близнецы были вынуждены обращаться к разным врачам, особенно дантистам. Бруно номер два не мог просить запломбировать ему зуб, когда врач неделю назад лечил тот же самый зуб другого Бруно.

– Да, это может пригодиться, – сказал Лоренски. – Даже у однояйцевых близнецов зубы не портятся синхронно. Сличив истории болезни, можно будет доказать, что это два разных человека.

Немного позже, во время обыска в гардеробной позади спальни, инспектор Ларсон сделал пренеприятнейшее открытие. В одной из коробок для обуви он обнаружил дюжину фотографий молодых женщин, водительские права шести из них, а также права еще одиннадцати женщин. Девушки на фотокарточках имели между собой нечто общее: все они были красивы, с темными волосами и похожим строением лица.

– Двадцать три женщины, отдаленно напоминающих Кэтрин, – констатировал Джошуа. – Боже правый! Целых двадцать три!

– Галерея смерти, – дрожащим голосом произнесла Хилари.

– Теперь мы хотя бы знаем имена и адреса многих из них, – сказал Тони.

– Нужно сейчас же отправить телефонограмму, – распорядился Лоренски, и Ларсон заторопился к машине, где осталась рация. – Думаю, мы знаем, что там окажется.

– Двадцать три нераскрытых убийства за пять лет, – сказал Тони.

– Или двадцать три пропавших без вести, – добавил шериф.

Они провели в резиденции Фрая еще пару часов, но не нашли больше ничего существенного.

Бруно Фрай провел полночи, тщательно обдумывая и обставляя деталями смерть Хилари- Кэтрин.

Вторую половину ночи он спал при свете свечей. От фитилей поднимались слабые струйки дыма. Пляшущие язычки пламени отбрасывали тени и отражались в открытых глазах трупа.

Джошуа Райнхарт провел беспокойную ночь. Он метался и ворочался, путаясь в простынях. В три часа ночи он встал, прошел к бару и, сделав себе двойной «бурбон», залпом опорожнил бокал. Но и это не слишком помогло.

Никогда еще он так остро не ощущал отсутствия Коры.

Несмотря на то что Хилари часто просыпалась, ночь пролетела очень быстро, пронеслась как ракета. Хилари не покидало ощущение, что ее стремительно несет к пропасти и нельзя остановиться.

Перед самым рассветом проснулся Тони. Хилари повернулась к нему и шепнула:

– Люби меня.

Они на полчаса забылись в объятиях друг друга.

Темное, низкое, зловещее небо. Туман окутал вершины Маякамы.

Питер Лоренски стоял неподалеку от могилы, держа руки в карманах, ежась от утренней прохлады. Рабочие разрывали могилу Бруно Фрая и время от времени жаловались шерифу, что им должны приплатить за работу в столь раннее время. Тот не реагировал, а лишь подгонял их.

Без четверти восемь прибыли на катафалке Аврил Таннертон и Гэри Олмстед. Олмстед был угрюм, зато Таннертон улыбался и жадно вдыхал свежий воздух, словно вышел из дома для обычного утреннего моциона.

– Доброе утро, Питер.

– Доброе утро, Аврил. Доброе утро, Гэри.

– Скоро его откопают? – спросил владелец похоронного бюро.

– Минут через пятнадцать.

В восемь пятнадцать один из рабочих вылез из ямы и сказал:

– Приготовьтесь вытаскивать.

К гробу прикрепили ремни и вытащили его на поверхность – грязный, со сверкающими бронзовыми пластинками.

Без двадцати девять гроб водрузили на катафалк.

– Я поеду с вами, – сказал шериф.

Таннертон ухмыльнулся.

– Уверяю вас, Питер, мы не собираемся дать деру с останками мистера Фрая!

В двадцать минут девятого на кухне у Джошуа Райнхарта Тони с Хилари составили в раковину грязную посуду.

– Оставьте, я потом вымою, – сказал Джошуа. – Нужно как можно скорее открыть дом на утесе. Там, должно быть, жуткая вонища. Надеюсь, коллекция Кэтрин не слишком пострадала. Я тысячу раз предупреждал Бруно, но, казалось, ему было все равно, даже если бы… – Он резко оборвал фразу. – Что за чепуху я мелю – а вы слушаете! Ну конечно, ему было плевать на ее коллекцию, пусть бы хоть все сгнило!

Они сели в автомашину Джошуа и поехали в «Раскидистую крону».

С ключом в руке, Джошуа провел Тони и Хилари на второй этаж главной винодельни – минуя ряд кабинетов и лабораторий. Там возвышались огромные бродильные чаны. Пахло дрожжами. Обогнув чаны, все трое вышли через тяжелую дверь на галерею, в конце которой стояла четырехместная гондола.

В лаборатории патологоанатома пахло чем-то едва уловимым, но весьма противным.

Здесь собралось пять человек: Лоренски, Ларсон, сам патологоанатом по фамилии Гарнет, Таннертон и Олмстед. Все, кроме жизнерадостного Таннертона, испытывали неловкость и отвращение.

– Открывайте, – распорядился шериф. – Мне нужно успеть на встречу с Джошуа Райнхартом.

Таннертон с Олмстедом открыли гроб и заглянули туда.

Труп исчез.

Вместо него в гробу лежали три пятидесятифунтовых мешка цемента, украденные из мастерской Аврила Таннертона на прошлой неделе.

Хилари и Тони сели по одну сторону тесной гондолы, а Джошуа – по другую, касаясь Тони коленями.