невыносимо распирала их. В результате многие избежали бы опознания. Верно? Так оно все и было?

— Не знаю. Думаю, что так. Что-то в этом роде. А в какой-то момент после... после того, как всемирная программа сканирования мозга была запущена... власти обнаружили, что некоторые из восставших гоблинов претерпели еще одну фундаментальную мутацию...

— Они больше не были бесплодны.

Райа моргнула.

— Как ты узнал?

Я рассказал ей о беременной самке гоблина в Йонтсдауне.

Она продолжала:

— Если я ничего не перепутала, большинство из них остались бесплодными, но некоторые стали способны размножаться. Легенда гласит...

— Что за легенда? — Мне все труднее было обуздывать свое любопытство. — Где ты услышала все эти вещи? О какой легенде ты говоришь?

Она проигнорировала вопрос, как видно, все еще не готовая раскрыть свои источники информации, и продолжала:

— Согласно легендам, некая женщина попалась на мозговом сканировании. Когда ее разоблачили как гоблина, она была вынуждена принять свой истинный облик. Ее застрелили, и, умирая, она произвела на свет помет — извивающихся детенышей гоблинов. В момент смерти она снова обернулась человеком, как и была генетически запрограммирована (чтобы сбить со следа патологоанатомов при вскрытии). А когда расправились с ее отпрысками, они в предсмертных конвульсиях тоже превратились в человеческих младенцев.

— И тогда человечество поняло, что оно проиграло войну с гоблинами.

Райа кивнула.

Они проиграли войну потому, что у детей гоблинов, рожденных в лоне самок врага, а не в лабораториях, не было контрольных механизмов, которые можно было обнаружить сканированием мозга. Больше не было никакого способа разоблачать их человеческую маскировку. С этого мгновения человек делил этот мир с родом, который был равен ему по интеллекту и не имел иной цели, кроме как уничтожение его и дела рук его.

Райа допила скотч.

Мне страшно хотелось выпить еще, но я боялся налить вторую порцию, потому что в моем состоянии она непременно повлекла бы за собой третью, третья — четвертую, и я бы не мог остановиться до тех пор, пока не свалился бы, пьяный до потери сознания. А я не мог позволить себе расслабиться и напиться, потому что мрачное предчувствие нависшей опасности давило на меня тяжелее обычного, — психический эквивалент массивной темной кучи клубящихся грозовых облаков, опускающейся на летний день.

Я поглядел на дверь.

Закрыта.

Взглянул на окна.

Открыты.

Но на окнах были жалюзи, и никакой гоблин не смог бы пробраться сквозь них, не приложив значительных усилий.

— В общем, — тихо сказала Райа, — мы не были счастливы на земле, которую дал нам господь. Очевидно, в ту ушедшую эпоху мы слыхали про ад, и мы нашли эту идею весьма интересной. Мы нашли ее такой интересной, такой привлекательной, что сотворили демонов на собственный лад и воссоздали ад на земле.

Если бог есть на самом деле, сейчас я почти понял (как никогда прежде), почему он насылает на нас боль и страдания. С отвращением глядя на то, как мы пользуемся миром и жизнью, которые он даровал нам, он запросто мог бы заявить: «Ну ладно, неблагодарные мерзавцы, ладно! Нравится вам надо всем измываться? Нравится вам причинять боль друг другу? Вам это так нравится, что вы создаете своих собственных дьяволов и спускаете их сами на себя? Ладно! Да будет так! Встать — и дайте творцу потешить вас! Глядите на мой дым, крошки! Примите эти дары. Да будет рак мозга, и полиомиелит, и склероз! Да будут землетрясения и приливы с наводнениями! Да будут больные гланды! Нравится вам? Не слышу!»

Я сказал:

— Каким-то образом гоблины уничтожили ту раннюю цивилизацию, стерли ее с лица земли.

Она кивнула.

— Для этого потребовалось время. Несколько десятилетий. Но, согласно легенде, мало-помалу некоторые из их рода, выдав себя за людей, достигли высокого общественного положения и наконец проникли в такие политические круги, что в их власти оказалось начать атомную войну.

Что, согласно загадочным и скрываемым легендам, на которые она ссылалась, они сделали. Они не заботились о том, что большая их часть будет уничтожена вместе с нашим родом; самая цель их существования была разорять и уничтожать нас, и если полное выполнение их цели вело к их собственной немедленной смерти, они все равно были бессильны изменить свой жребий. Ракеты были запущены. Города были обращены в прах. От запуска не удержали ни одну ракету, ни одну бомбу. Взорвалось так много тысяч безмерно мощных ядерных средств, что их детонация как-то повлияла на земную кору. Или, может быть, появилось изменение в магнитном поле Земли, повлекшее смещение полюсов, но по какой-то причине по всей земле на это отреагировали линии разлома, они сместились и вызвали землетрясения невообразимой мощи. Тысячи миль полос низинной земли погрузились в море, и волны прилива обрушились на половину каждого континента, и взорвались все вулканы. Этот огненный ад, последовавший за ним ледниковый период и тысячи прошедших лет стерли с лица земли всякий след цивилизации, которая однажды «зажгла» несколько континентов так же ярко, как наша ярмарка зажигает свет на аллее каждый вечер. Гоблинов выжило больше, чем людей, потому что они были крепче, прирожденные бойцы. Те немногие из людей, кто выжил, вернулись в пещеры, вновь скатились в дикость, и по прошествии множества жестоких лет они забыли прежнюю цивилизацию. Хотя гоблины ее не забыли и никогда не забудут. Мы забыли гоблинов, вместе со всем остальным. И в последующие века наши редкие стычки с ними в их демоническом облике послужили источником множества суеверий и бессчетного числа дешевых фильмов ужасов, где действовали способные преображаться сверхчеловеческие существа.

— И вот мы снова вылезли из дерьма, — уныло сказала Райа, — возродили цивилизацию и стали снова обзаводиться средствами для уничтожения мира.

— И в один прекрасный день гоблины нажмут кнопку, если у них будет такая возможность, — закончил я вместо нее.

— Думаю, нажмут, — согласилась она. — На самом деле они уже не такие умелые бойцы, как при прежней цивилизации... их легче одолеть в рукопашной схватке... легче обмануть. Они изменились, как-то эволюционировали из-за того, что прошло так много времени, и из-за всех этих радиоактивных осадков. Радиация сделала многих бесплодными, забрала у них то, что дали первые мутации, вот поэтому они и не одолели мир полностью и не задавили нас численностью. И еще произошло... некоторое смягчение их страсти к разрушению. Насколько я понимаю, многим из них ненавистна мысль об еще одной ядерной войне... по крайней мере, во всемирном масштабе. Видишь ли, они живут подолгу: некоторым из них не меньше полутора тысяч лет, так что от предыдущей катастрофы их отделяет не так много поколений, как нас. Их рассказы о конце света, донесенные предками, для них все еще свежи и реальны. Но хотя большинство из них вполне удовольствовалось бы нынешним раскладом, когда они охотятся и убивают нас, будто мы не что иное, как животные в их личном заповеднике, есть некоторые... некоторые, которые жаждут снова вызвать агонию человечества на ядерном уровне... те, кто считает, что их жребий — стереть нас с лица земли навеки. В ближайшие десять, двадцать или сорок лет одному из этих непременно представится такая возможность, как ты думаешь?

Неотвратимая близость Армагеддона, о котором она рассказала, была такой страшной и подавляющей, что не поддавалась описанию, но в настоящий момент я боялся более близкой смерти. Мое предчувствие и уверенность в неотвратимой опасности превратились в постоянное неприятное давление под черепом, хотя я не мог сказать, откуда придет беда и в какой форме она придет.

Меня слегка тошнило от предчувствия.

Меня бил озноб. Я весь промок от пота и дрожал.