означают.

– Видения, – повторил он. – Не миражи?

– Мне не хотелось в это верить, – признала она. Подсунула кончик пальца под полоску пластыря, которая скрывала то место, где игла впилась в вену, потрогала чуть вздувшуюся ранку. – Но больше я в эти игры не играю. Это видения, все точно. Предвидения.

Проехав тридцать миль, они миновали город Сенека. Еще в двадцати лежал Каррисо. Оба городка были лишь точками на карте, прилепившимися к шоссе. Дилан забирался все глубже и глубже в один из многих районов Юго-Запада, которые каждый по отдельности и все вместе назывались Большой Пустошью.

– Если брать мой случай, – заговорил Дилан, – я, похоже, могу связывать людей и места, события, которые произошли в прошлом или уже происходят в настоящем. Но ты думаешь, что видела какое-то событие из будущего.

– Да. Какое-то происшествие в церкви. Это произойдет. И, думаю, скоро. Убийство. Массовое убийство. И каким-то образом… мы окажемся там, когда это случится.

– Ты видела нас? В своих видениях?

– Нет. Но как иначе объяснить, что ко мне приходят одни и те же образы: птицы, церковь, все такое? Не столкновение поездов в Японии, не авиакатастрофа в Южной Африке, не цунами на Гаити. Я вижу что-то из своего будущего, нашего будущего.

– Тогда мы не должны приближаться к церкви, – заметил Дилан.

– Каким-то образом… Думаю, церковь сама придет к нам. Уверена, нам этого не избежать.

Луна покинула ночь, но звездный свет никуда не делся, и под ним Большая Пустошь стала еще больше, еще пустыннее.

На этот раз Дилан не пилотировал «Экспедишн», как бескрылый реактивный самолет, но все равно ехал быстро. И если бы в обычной ситуации они добирались до Холбрука три часа, то на этот раз он уложился в два с половиной.

Для городка с населением в пять тысяч человек Холбрук мог похвастаться необычайно большим количеством мотелей. Они обслуживали туристов, которые приезжали, чтобы посетить национальный парк- заповедник «Окаменелый лес» и различные достопримечательности около и в индейских резервациях, где проживали хопи и навахо.

Пятизвездочных заведений здесь, понятное дело, не было, но Дилан и не искал чего-то роскошного. Ему требовалось тихое, спокойное место, где тараканы вели себя скромно и не слишком досаждали постояльцам.

Он выбрал мотель, наиболее удаленный от заправочных станций и ресторанов, где утром наверняка закипела бы шумная жизнь. За регистрационной стойкой предпочел расплатиться с сонным клерком наличными, не кредитной карточкой.

Клерк попросил водительское удостоверение. Дилану совершенно не хотелось отдавать его, но отказ мог вызвать подозрения. Он уже назвал аризонский номерной знак своего автомобиля, причем не тот, что значился на украденных пластинах. К счастью, сонный клерк не обратил внимания на очевидное несоответствие между водительским удостоверением, выданным в Калифорнии, и аризонским номерным знаком.

Джилли не захотела спать в соседней комнате. После того, что произошло, она чувствовала бы себя изолированной, даже если бы они оставили открытой дверь между номерами.

Поэтому они взяли один номер с двумя двуспальными кроватями. Дилан и Шеп могли разделить одну, а Джилли – устроиться на второй.

Обычная яркая раскраска стен, призванная скрыть пятна и износ, вызвала у Дилана неприятные воспоминания о номере другого мотеля, где произошла встреча с Франкенштейном, но он смертельно устал, глаза просто слипались, да еще ужасно разболелась голова.

В десять минут четвертого они перенесли необходимый багаж в номер. Шеп хотел взять с собой роман Диккенса, и Дилан обратил внимание на следующий момент: книга раскрыта на той же странице, что и в ресторане в Саффорде, хотя всю дорогу на север Шеп вроде бы ее читал.

Джилли первой воспользовалась ванной и вышла оттуда, расчесав волосы и почистив зубы, но в уличной одежде.

– Сегодня придется обойтись без пижамы. На случай, если вдруг придется срываться с места.

– Дельная мысль, – согласился Дилан.

Шеп реагировал на вечер и ночь хаоса и вопиющие отклонения от заведенного порядка с удивительным хладнокровием, но Дилану не хотелось перегибать палку и лишать его одежды, в которой он привык спать. Одна лишняя соломинка, и стоическое молчание Шепа могло перейти в словесный потоп, который мог продолжаться много часов, гарантируя, что никому из них заснуть не удастся.

А кроме того, спальный гардероб Шепа не слишком отличался от уличного. Днем он носил белую футболку с изображением Злого Койота и синие джинсы, на ночь надевал чистую футболку с тем же Койотом и черные пижамные штаны.

Семь лет тому назад, в состоянии истерического отчаяния, вызванного необходимостью решать, что нужно надевать каждое утро, Шеп отказался от разнообразия в одежде. С тех пор носил только джинсы и футболки с Койотом.

Причина его любви к этому персонажу так и осталась невыясненной. Если у Шепа возникало желание смотреть мультфильмы, он часами смотрел видеокассеты с Бегающей Кукушкой. Иногда покатывался от смеха. Иногда сидел очень серьезный, словно перед ним самый тоскливый из шведских фильмов, случалось, что при просмотре на его лице появлялась печаль, а по щекам начинали катиться слезы.

Шеперд О’Коннер являл собой загадку, окутанную тайной, но у Дилана не было уверенности, что тайну эту можно раскрыть, а загадку – разгадать. Великие каменные головы острова Пасхи, загадочные, как и всё на Земле, непонятно зачем смотрели в океан, но внутри были такими же каменными, как снаружи.

Дважды почистив зубы и дважды сполоснув рот, дважды помыв руки, прежде чем воспользоваться туалетом, и дважды после, Шеп вернулся в комнату. Сел на край кровати, снял шлепанцы.

– Ты все еще в носках, – заметил Дилан.

Шеперд всегда спал босиком. Но когда Дилан присел, чтобы снять носки, его младший брат забросил ноги на кровать и укрылся простыней до подбородка.

Шепа очень редко заставляли отклоняться от заведенного порядка, поскольку подобное всегда вызывало его крайнее недовольство; сам он никогда эти отклонения не инициировал.

Поэтому Дилан разом обеспокоился:

– Ты в порядке, малыш?

Шеперд закрыл глаза. Не пожелал открыть дискуссию на предмет носков.

Может, у него замерзли ноги. Встроенный в окно кондиционер не обеспечивал равномерного охлаждения комнаты, но посылал струи холодного воздуха параллельно полу.

Может, он тревожился из-за микробов. На ковре, на простынях, но только микробов, которые поражали ноги.

Может, если вырыть котлован вокруг одной из каменных голов на острове Пасхи, удастся обнаружить и ту часть гигантской статуи, что врыта в землю, и когда исследователи доберутся до ее ног, то увидят на стопах каменные носки, объяснить наличие которых будет не менее сложно, чем понять, почему Шеп вдруг решил спать в носках.

Дилан слишком вымотался, да и голова болела ужасно, чтобы думать о том, что сейчас проделывает с его мозгом психотропная субстанция, не говоря уж о носках Шепа. В ванную он пошел последним, поморщился, увидев осунувшееся от усталости лицо, глянувшее на него из зеркала.

Джилли лежала на кровати, глядя в потолок.

Шеп лежал на кровати, глядя на оборотную сторону своих век.

Гудение и треск кондиционера поначалу раздражали, но потом слились в успокаивающий белый шум, который через три-четыре часа заглушат хлопанье дверей и голоса тех из постояльцев мотеля, кто поднимался на заре.