– При свете луны.

Поза Шепа оставалась застывшей и неуклюжей, как и всегда, но вот в голосе появилась несвойственная ему резкость. Лоб, обычно гладкий, словно у Будды, прорезали морщины озабоченности. Лицо вдруг стало жестоким, чего раньше не замечалось. Шеп всматривался в призрак, открывшийся только ему, жевал нижнюю губу, выглядел обозлившимся и встревоженным. Руки чуть приподнялись, пальцы сжались в кулаки, словно он собирался двинуть кому-то, хотя не было случая, чтобы Шеперд О’Коннер по злобе поднял на кого-то руку.

– Шеп, что не так?

Если безумный врач со шприцем говорил правду, им следовало выметаться отсюда, и быстро. Но для поспешного отъезда требовалось содействие Шепа. Однако внутри у юноши, похоже, все бурлило, и в таком состоянии добиться от него чего-либо было трудно. То есть прежде всего Шепа следовало как-то успокоить. Габаритами он уступал Дилану, но и при весе в 160 фунтов и росте в пять футов и десять дюймов старший брат не мог просто сгрести его в охапку и вынести из номера мотеля, как чемодан. Если бы Шеп решил, что не хочет покидать номер, он бы схватился за ножку постели или руками и ногами уцепился бы за дверную коробку, ни больше ни меньше – человек-крюк.

– Шеп? Эй, Шеп, ты меня слышишь?

О присутствии в номере Дилана юноша, похоже, в этот момент знал не больше, чем когда собирал паззл. Общение с другими людьми давалось Шепу не так легко, как обычному человеку, пожалуй, даже не так легко, как отшельнику, обитающему в пещере. Иногда, конечно, он шел на контакт, и контакт очень активный, но гораздо чаще жил в мире, принадлежащем только ему, и вот тогда для него Дилан являл собой безымянную звезду, в другом рукаве Млечного Пути, расположенную далеко-далеко от Земли.

Шеп опустил взгляд, словно ему надоело смотреть в глаза призрака, и, хотя теперь взгляд его уперся в какую-то точку на ковре, глаза широко раскрылись, уголки рта опустились, словно он собрался заплакать. По лицу в быстрой последовательности пробежала череда эмоций, которая трансформировала гримасу злобы в беспомощность и даже отчаяние. Злоба ушла и из кулаков, пальцы разжались, руки повисли плетьми.

Увидев слезы брата, Дилан подошел к нему, мягко обнял за плечи.

– Посмотри на меня, маленький братец. Скажи мне, что не так? Посмотри на меня, увидь меня, будь со мной, Шеп. Будь со мной.

Временами даже без уговоров Шеп реагировал на Дилана, да и на других, почти как нормальный человек. Но гораздо чаще его приходилось убеждать пойти на контакт, медленно и терпеливо уговаривать услышать собеседника и ответить ему.

Разговор с Шепом часто зависел от того, удавалось ли встретиться с ним взглядом, но юноша очень редко соглашался на такой уровень близости. Он старался избегать прямых взглядов не только из-за психологических проблем, но и в силу патологической застенчивости. Иногда, когда воображение особо разыгрывалось, Дилан практически верил, что уход Шепа от мира, начавшийся в раннем детстве, обусловлен тем, что мальчик заметил за собой способность видеть в глазах другого человека секреты его души… и не мог выносить того, что открывалось ему.

– При свете луны, – повторил Шеп, на этот раз глядя в пол. Шепот стал едва слышным, он запинался на каждом слове.

Шеп редко говорил, никогда не нес белиберду, пусть даже иной раз и казалось, что его слова – белиберда. За каждой его фразой стояли и мотив, и смысл, пусть фраза производила впечатление загадочной, и понимали Шепа далеко не всегда, частично потому, что Дилану недоставало терпения и мудрости, чтобы правильно истолковать слова брата. В данном случае эмоции, сопровождавшие фразу, однозначно указывали на крайнюю важность необходимости общения. Во всяком случае, Шепу очень хотелось, чтобы его поняли, и поняли правильно.

– Посмотри на меня, Шеп. Нам нужно поговорить. Можем мы поговорить, Шеперд?

Шеп покачал головой, возможно отвергая то, что он видел на полу, или отвергая призрак, вызвавший у него слезы, или отвечая на вопрос брата.

Дилан взял Шеперда за подбородок, мягко поднял голову юноши.

– Что не так?

Возможно, Шеп читал душу брата, как открытую книгу, но, даже лицом к лицу, Дилан не увидел в глазах Шеперда ничего, кроме тайн, раскрыть которые – задача более сложная, чем расшифровка египетских иероглифов.

И по мере того, как глаза юноши очищались от слез, он заговорил:

– Луна, орбита ночи, лунная лампа, зеленый сыр, небесный фонарь, призрачный галеон, яркий странник…

Это знакомое по прошлому поведение, то ли очередная навязчивая идея, связанная с синонимами какого-то слова, то ли всего лишь способ избежать общения, до сих пор иной раз вызывала у Дилана досаду, даже после стольких лет, проведенных с Шепом. И теперь, когда неизвестная золотистая субстанция циркулировала в его крови, а к мотелю могли приближаться безжалостные убийцы, досада быстро переросла в раздражение, даже гнев.

– …серебряный шар, лампа жатвы, царственная хозяйка истинной меланхолии.

Не убирая руку с подбородка брата, настаивая на внимании к себе, Дилан спросил:

– Откуда последнее… из Шекспира? Не цитируй мне Шекспира, Шеп. Лучше ответь на поставленный вопрос. Что не так? Поторопись, помоги мне. Что там с луной? Почему ты расстроился? Что мне сделать, чтобы поднять тебе настроение?

Исчерпав запас синонимов и метафор для луны, Шеп взялся за второе слово – «свет», произнося все с той настойчивостью, которая придавала словам особое значение:

– Свет, иллюминация, радиация, луч, яркость, свечение, блеск, старшая дочь бога…

– Прекрати, Шеп, – попытался оборвать его Дилан, твердо, но не грубо. – Не говори мне. Говори со мной.

Шеп не отвернулся от брата, просто закрыл глаза, похоронив надежду на визуальный контакт, который мог привести к продуктивному общению.

– …лучезарность, сияние, вспышка, отблеск…

– Помоги мне, – молил Дилан. – Собери свой паззл.

– …сверкание, глянец, лоск…

Дилан посмотрел вниз, на ноги Шепа, в одних носках.

– Надень туфли, пожалуйста.

– …накаливание, белое каление, фосфоресценция…

– Собери паззл, надень туфли. – С Шепердом настойчивое повторение иногда приносило желаемый результат. – Паззл, туфли. Паззл, туфли.

– …светимость, люминесценция, блик, – продолжал Шеп, его глаза ходили под веками, словно он крепко спал и видел какой-то сон.

Один чемодан стоял у кровати, второй, раскрытый, лежал на комоде. Дилан закрыл второй чемодан, подхватил оба и направился к двери.

– Эй, Шеп. Паззл, туфли. Паззл, туфли.

Стоя там, где брат оставил его, Шеп продолжал:

– Искра, огонек, сцинтилляция…

Прежде чем раздражение могло вызвать прилив крови к голове, Дилан открыл дверь и вынес чемоданы из номера. Ночь оставалась теплой, как духовка тостера, и сухой, словно сожженная корочка.

Желтый свет фонаря падал на практически пустую автостоянку, впитывался в асфальт, поглощался им столь успешно, как если бы попадал в космическую черную дыру. Благодаря широким пологам теней ночь становилась более зловещей, но Дилан видел, что обещанные убийцы еще не заполонили подступы к мотелю.

Его белый «Форд Экспедишн» стоял рядом. На крыше крепился водонепроницаемый багажник, в котором лежали мольберт, палитра, кисти, краски, чистые холсты, другие расходные материалы художника и законченные полотна, которые он продавал на недавнем фестивале в Тусоне (пять, кстати, купили) и