По обе стороны от центральной ручки находились какие-то непонятные штуковины. Фрик решил, что это вроде бы клапаны.

Открыв дверь, он зажег свет и вошел в комнатку шестнадцать на двенадцать футов. Во многом очень странное место.

Пол вымостили стальными пластинами. Стены и потолок обили стальными листами.

Все пластины и листы тщательно сварили между собой. Внимательно изучая комнатку, Фрик не сумел найти в швах ни трещины, ни мельчайшего отверстия.

По периметру двери проложили резиновую ленту. За долгие годы она потрескалась, покоробилась, рассохлась, но в свое время наверняка обеспечивала герметичное соединение, не пропуская воздух между дверью и косяком.

С внутренней стороны в дверь вварили сетчатый экран, за которым находился какой-то механизм. Фрик не раз и не два изучал его с помощью ручного фонаря. Через сетку он видел лопасти, шестеренки, подшипники, еще какие-то детали, названий которых не знал.

Он полагал, что наружный рыча) использовался для того, чтобы вращать устройство с лопастями, призванное отсасывать воздух из стальной комнаты через клапаны, пока внутри не создастся вакуум.

Предназначение комнаты оставалось для него загадкой.

Впрочем, он предположил, что стальная комната могла быть задыхаторией.

Слово «задыхатория» Фрик придумал сам. Он представлял себе злого гения, который, держа свою жертву на мушке пистолета, заставлял се войти в задыхаторию, захлопывал дверь, а затем с радостным смехом откачивал воздух, пока жертва не задыхалась.

В книгах злодеи иногда придумывали сложные механизмы и способы для убийства, хотя нож или пистолет могли сэкономить много времени и средств. Но книжные злодеи, похоже, не признавали простоты.

Однако некоторые элементы дизайна комнаты противоречили этой леденящей кровь версии.

Хотя бы поворотная рукоятка, которая открывала накладной замок, снаружи запиравшийся на ключ. То есть принимались специальные меры предосторожности, чтобы человек не остался запертым в комнате, благодаря случайному стечению обстоятельств или по чьей-то злой воле.

Вторым таким элементом являлись стальные крюки. Двумя рядами они торчали из потолка, каждый ряд на расстоянии двух футов от стены.

Глядя на крюки, Фрик слышал, что дышит так же тяжело, как и в тот момент, когда преодолел последний из восьми лестничных маршей. Звук каждого выдоха и вдоха срывался с губ и отражался от металлических стен.

Зуд, возникший между лопатками, быстро распространялся к шее. Он знал, что это означает.

Он не просто учащенно дышал. У него начиналась одышка и сопутствующие ей хрипы.

Внезапно грудь сжало, воздуха стало не хватать. При выдохе хрипы звучали громче, чем при вдохе, не оставляя сомнений в том, что у него приступ астмы. Он чувствовал, как сжимаются дыхательные пути.

Вдохнуть ему теперь удавалось куда легче, чем выдохнуть. Но он не мог получить порцию свежего воздуха, не освободившись от уже отдавшего кислород.

Ссутулившись, наклонившись вперед, он напрягал мышцы стенок легких и шеи, чтобы выжать из себя застоявшийся в легких воздух. Безуспешно.

Из этого следовало, что его ждет сильный приступ.

Он схватился за ингалятор, висевший на брючном ремне.

В трех случаях, которые он помнил, воздуха ему не хватало до такой степени, что кожа принимала синюшный оттенок, и приходилось вызывать «Скорую помощь». Вид синего Фрика пугал всех, как ничто другое.

Отцепленный от ремня, ингалятор выскользнул из его пальцев. Упал на пол, застучал по стальным плитам.

Хрипя, Фрик наклонился, чтобы поднять ингалятор, голова пошла кругом, он опустился на колени.

Перед глазами все плыло, поле зрения сужалось, со всех сторон его теснила темнота.

Никто никогда не фотографировал его в синей фазе. А ему давно хотелось посмотреть, как он выглядит, становясь цвета лаванды, цвета индиго.

Дыхательные пути сжимало все сильнее. Хрипы становились все пронзительнее. Казалось, он проглотил свисток, который застрял в горле и посвистывает там.

Когда рука вновь нащупала ингалятор, он крепко сжал его и улегся на спину. Напрасно. Лежа на спине, он вообще не мог дышать. Да и воспользоваться ингалятором в таком положении не представлялось возможным.

А над головой сверкали стальные крюки.

Не самое лучшее место для сильного приступа астмы. В груди не хватало воздуха, чтобы закричать. Да и

крика бы никто не услышал. Палаццо Роспо строили на совесть: звук не пошел бы дальше этих стен. Фрика охватило отчаяние.

В кабинке мужского туалета торгового центра Корки Лапута черным маркером расписывал стенки расистскими призывами.

Сам он не был расистом. Ни одна этническая группа не вызывала у него отрицательных эмоций, он презирал человечество в целом. Собственно, среди его знакомых не было человека, который полагал бы себя расистом.

Люди, однако, верили, что вокруг них полным-полно тайных расистов. Им хотелось в это верить, чтобы иметь цель в жизни, чтобы иметь возможность кого-то ненавидеть.

Для значительной части человечества потребность ненавидеть была такой же насущной, как потребность есть или дышать.

А некоторые обожали возмущаться, все равно по какому поводу. И Корки с радостью расписывал стены кабинки, зная, что у некоторых посетителей туалета надписи эти вызовут приступ гнева и добавят новую толику желчи в горечь их жизни.

Работая, Корки бубнил под нос мелодию, которую транслировали по системе громкой связи.

Здесь 21 декабря музыкальное сопровождение не включало никаких намеков на Рождество. Ни тебе «Внемлите песне ангелов», ни «Звона колокола». Скорее всего, менеджмент опасался, что такие мелодии глубоко оскорбят религиозные чувства покупателей-не-христиан, а также враждебно настроят закоренелых атеистов, и они потратят свои деньги в другом магазине.

Вот почему из динамиков доносилась старая песня Перл Джем. В этой аранжировке музыкальный фон обеспечивал оркестр с сильной струнной группой. Если не считать пронзительного вокала, музыка эта отупляла гак же, как и оригинал, только звучала приятнее.

К тому времени, когда Корки написал на стенках кабинки все, что хотел, спустил воду и помыл руки над одной из раковин, выяснилось, что в мужском туалете он один. И никто его не видит.

Корки гордился тем, что использовал каждую возможность служить хаосу, каким бы минимальным ни был урон, наносимый им социальному порядку.

Ни в одной из раковин не было датчика перелива, останавливающею воду при заполнении раковины до определенного уровня. Корки нарвал бумажных полотенец. Смочив водой, скатал в плотные шарики, которыми и заткнул сливные отверстия трех из шести раковин.

Нынче в большинстве общественных туалетов вода течет определенное время, после чего автоматически отсекается. Здесь стояли старомодные краны с поворачивающимися ручками.

Над тремя закупоренными раковинами Корки до предела открыл краны.

Дренажная решетка в полу по центру туалета могла обречь на неудачу его план, но он поставил на нее большой бак, наполовину заполненный использованными бумажными полотенцами.

Подхватил пакет с покупками — несколько пар носков, постельное белье, кожаный бумажник, приобретенные в универмаге, и столовый набор, купленный в магазине кухонной утвари, и какое-то время наблюдал, как раковины быстро наполняются водой.

В стене, в четырех футах от пола, находилась решетка отводящей вентиляционной трубы. Если бы вода поднялась так высоко и проникла в систему вентиляции, проложенную в стенах, простой туалетный потоп