— Мне действительно очень жаль, — повторил Младший, сожалея о том, что лишает медсестру возможности предстать на собственных похоронах во всей красе, — но твоя смерть должна выглядеть как преступление по страсти.

Стоя над телом, трижды нажал на спусковой крючок. И проникся ещё большим отвращением к оружию.

В воздухе плавали запахи сгоревшего пороха и тушёного мяса.

Бумажным полотенцем Младший протёр револьвер. Бросил на пол рядом с изувеченным телом медсестры.

Вкладывать в руку Ванадия не стал. Знал, что отделение следственной экспертизы не будет искать на револьвере отпечатки пальцев: после пожара рукоятка закоптится.

Два убийства и один поджог. Этот вечер Младший проводил очень результативно.

Плохишом, однако, он себя не считал. Не верил в хорошее и плохое, правое и неправое.

Существовали действия эффективные и неэффективные, социально приемлемое и неприемлемое поведение, решения мудрые и глупые. Но, если человек стремится максимально самореализовать себя, он должен понимать, что в жизни, при необходимости делать выбор, в любом вопросе, он не может принимать во внимание моральные критерии. Мораль — примитивная идея, полезная на более ранних стадиях социальной эволюции, но совершенно неуместная в современном мире.

Кое-что приходилось делать через силу, к примеру, обыскивать этого чокнутого копа в поисках ключей от автомобиля и полицейского жетона.

Избегая смотреть на то, что осталось от лица Ванадия, Младший нашёл ключи в наружном кармане твидового пиджака. А бумажник со сверкающим жетоном и удостоверением с фотографией — во внутреннем.

Из кухни выскочил в прихожую, взбежал по лестнице на второй этаж, в спальню Виктории. Не для того, чтобы взять что-нибудь из её нижнего белья, сувенир на память. За одеялом.

В кухне Младший расстелил одеяло на полу, там, где не было крови. Перекатил труп Ванадия на одеяло, связал концы, превратив одеяло в импровизированные сани, на которых он мог выволочь детектива из дома.

О том, чтобы нести Ванадия, речь не шла, Младший его бы не поднял: весил Ванадий слишком много, а вот волоком мог дотащить до автомобиля.

К сожалению, дорога для трупа выдалась ухабистая: коридор, прихожая, порог, ступеньки крыльца, через лужайку, по теням от сосен и полосы лунного света, на усыпанную гравием подъездную дорожку. Правда, жалоб не поступило.

Младший не видел света в окнах ближайших домов. То ли мешали деревья, то ли соседи легли спать.

Ванадий приехал не на полицейской машине, а на синем, модели 1961 года «Студебекере Парк Регал». Громоздком, тяжеловесном автомобиле, словно сконструированном под кряжистого, приземистого детектива.

Открыв багажник, Младший обнаружил, что рыболовное снаряжение и два деревянных ящика с плотницким инструментом не оставили свободного места для мёртвого детектива. И засунуть его туда Можно было лишь по частям, предварительно расчленив.

Но впечатлительная душа Младшего не позволяла поработать с трупом ножовкой.

На такое изуверство способны только безумцы. Конченые психи вроде Эда Гайна из Висконсина, арестованного девять лет тому назад, когда Младшему было только четырнадцать. Эд, прототип главного героя «Психопата», сооружал мобайлы[27] из человеческих носов и губ. Использовал человеческую кожу на абажуры и обивку мебели. Тарелками для супа ему служили человеческие черепа. Он ел сердца и некоторые другие органы своих жертв, носил пояс, украшенный женскими сосками, и иногда танцевал под луной, натянув на голову скальп убитой им женщины.

Дрожа всем телом, Младший захлопнул багажник, огляделся. Чёрные ветви сосен тянулись к небу. Свет луны, казалось, только усиливал тьму.

Суеверия не довлели над Младшим. Он не верил ни в богов, ни в демонов, ни в кого бы то ни было.

Тем не менее, помня о Гайне, не составляло никакого труда представить себе чудовищное зло, отирающееся среди чёрных теней. Наблюдающее. Строящее козни. Неистощимое на гадости. В столетии, взорванном двумя мировыми войнами, отмеченном деятельностью таких врагов человечества, как Гитлер и Сталин, монстры более не были существами сверхъестественными, превратились в людей и благодаря своей человеческой природе нагоняли больше страха, чем вампиры или порождения ада.

Младшим двигали не извращённые потребности, но благоразумное желание обратить сложившуюся ситуацию себе на пользу. Вот он и решил загрузить тело детектива, с конечностями и головой, на заднее сиденье «Студебекера».

Вернулся в дом, погасил три масляные лампы на кофейном столике. И лампу под абажуром.

На кухне, обойдя лужи крови и Викторию, выключил обе духовки. Погасил и горелку под кастрюлей с кипящей водой.

Выключив свет на кухне, в коридоре и прихожей, плотно закрыл входную дверь, оставив за собой тихий и тёмный дом.

Он ещё собирался вернуться сюда. Но сейчас его ожидало более срочное дело: избавиться от тела Томаса Ванадия.

Внезапный порыв холодного ветра сорвался с луны, принеся с собой едва уловимый инопланетный запах, чёрные кроны сосен зашуршали, словно юбки ведьм.

Младший сел за руль «Студебекера», завёл двигатель, резко развернулся на сто восемьдесят градусов, зацепив колёсами лужайку, вскрикнул от ужаса, когда тело Ванадия шумно сдвинулось на заднем сиденье.

Вдавил в пол педаль тормоза, перевёл ручку переключения скоростей в нейтральное положение, распахнул дверцу, выскочил из автомобиля. Развернулся лицом к угрозе, под его ногами зловеще заскрипел гравий.

С бейсболкой в руке, воскресным вечером, он стоял на крыльце Агнес, крупный мужчина, своим видом больше напоминающий застенчивого мальца.

— Миссис Лампион?

— Это я.

Благородная внешность, решительное лицо, обрамлённое золотыми волосами, должны были символизировать силу и мужество, но впечатление несколько портили кудряшки на лбу, тут же наводящие на мысли об изнеженных императорах Древнего Рима.

— Я пришёл, чтобы… — Он замолчал, не договорив. Учитывая внушительные габариты, одежда, как водится, в должной мере соответствовала образу сильного мужчины: сапоги, джинсы, красная фланелевая рубашка. Но опущенная голова, поникшие плечи, переминающиеся ноги напоминали о том, что точно так же одеваются и подростки.

— У вас что-то случилось? — спросила Агнес.

На мгновение он встретился с ней взглядом, чтобы тут же уставиться в пол крыльца.

— Я пришёл, чтобы сказать… что я сожалею о случившемся, очень сожалею.

За десять дней, прошедших после кончины Джоя, многие люди выражали ей свои соболезнования, но до появления этого мужчины она их всех знала.

— Я бы отдал всё, что угодно, лишь бы этого не произошло, — с жаром продолжил незнакомец. В голосе слышалась боль. — Лучше бы умер я.

Агнес не нашлась с ответом.

— Я не пил, — продолжил мужчина. — Это установлено. Но я признаю, что для дождливой погоды