кресло рядом с мальчиком, тот спросил, знает ли она, какова сила тяжести на Марсе.

Ребекка созналась в собственном невежестве, и Барти её просветил:

— Всего тридцать семь процентов от земной. Вот где можно действительно попрыгать!

Доктор Чен пригласил Агнес в кабинет и плотно прикрыл дверь.

Руки Агнес тряслись, дрожало всё тело, она с трудом удерживала зубы от перестука.

Офтальмолог видел её страдания, его лицо стало ещё добрее, глаза переполнила жалость.

В этот момент она поняла: грядёт ужасное.

Вместо того чтобы сесть за стол, доктор Чен занял второе кресло для пациентов, рядом с тем, куда села Агнес. Это тоже свидетельствовало о том, что ничего хорошего ей не услышать.

— Миссис Лампион, в вашем случае я считаю себя обязанным говорить прямо и откровенно. У вашего сына ретинобластома. Злокачественная нейроэпителиома сетчатки.

Все три года, прошедшие после смерти Джоя, ей недоставало мужа, но особенно остро она почувствовала его отсутствие именно сейчас. Семья — это не только любовь, уважение, доверие, вера в будущее, но и союз мужа и жены, которые плечом к плечу противостоят вызовам судьбы и трагедиям жизни. Венчаясь, каждый обещает другому: я с тобой, ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь и поддержку.

— Опасность заключается в том, — продолжил доктор Чен, — что рак может распространиться на глазную впадину, а потом, по зрительному нерву, и в мозг.

Не в силах лицезреть жалость Франклина Чена, указывающую на безнадёжность положения Барти, Агнес закрыла глаза. Но тут же открыла их, потому что избранная ею темнота напомнила ей о незваной темноте, которая могла стать судьбой Барти.

Дрожь била её все сильнее, а ведь она была матерью и отцом Барти, его единственной опорой. Агнес сжала зубы, напряглась и усилием воли подавила дрожь.

— Ретинобластома обычно односторонняя, то есть образуется только в одном глазу. Но у Бартоломью опухоли в обоих глазах.

Агнес это предчувствовала, потому что Барти видел зигзаги вместо ровных строк и правым, и левым глазом. Но легче от этого не стало.

— В таких случаях один глаз обычно поражён сильнее второго. Если есть такая возможность, мы удаляем глаз с большей опухолью, а второй лечим радиацией.

«Ибо ты, господи, благ и милосерд и многомилостив ко всем, призывающим тебя», — в отчаянии подумала она, ища утешения в псалме.

— Зачастую симптомы проявляются достаточно рано, и радиационная терапия одного, а то и обоих глаз даёт хорошие результаты. Иногда страбизм, когда глаза движутся не синхронно и один смещается относительно второго то ли к носу, то ли к виску, может служить ранним признаком наличия опухоли, но обычно нас настораживают возникающие у пациента проблемы со зрением.

— Зигзаги.

Чен кивнул.

— Учитывая прогрессирующую стадию опухолей Бартоломью, он должен был пожаловаться раньше.

— Симптомы появляются и исчезают. Сегодня он может читать.

— Это тоже необычно, и мне бы хотелось, чтобы этиология этой болезни, которая достаточно понятна, вселяла в нас надежду, основанную на временности симптомов… но мне нечем вас порадовать.

«Услышь, господи, молитву мою, и внемли гласу моления моего».

Редкий человек соглашается провести большую часть своей юности в школе, получая образование, необходимое для получения медицинского диплома, если только его не обуревает стремление лечить людей. Франклин Чен был настоящим целителем, который изо всех сил старался сохранить людям зрение, и Агнес видела душевную боль, стоявшую в его глазах.

— Величина опухолей указывает, что они скоро распространятся, а может, и уже распространились, из самого глаза на глазную впадину. Надежды на то, что радиационная Терапия поможет, нет, и нет времени на попытки её использования, даже если бы и была хоть малая толика этой надежды. Времени нет вообще. Просто нет. Доктор Скарр и я считаем, что для спасения жизни Бартоломью мы должны немедленно удалить оба глаза.

Наконец-то, через четыре дня после Рождества, через два дня тревог, Агнес узнала худшее: её бесценный сын должен остаться без глаз или умереть, должен выбирать между слепотой или раком мозга.

Она ожидала чего-то ужасного, пусть, возможно, и не такого кошмара, она ожидала, что ужас этот сокрушит её, раздавит, уничтожит, потому что такой беды не смогла бы пережить ни одна мать. Вот и она думала, что у неё не хватит сил вынести такого удара, страданий, на которые судьба обрекала её невинное дитя. Однако она выслушала врача, приняла на свои плечи тяжеленную ношу и не согнулась под ней, кости её не обратились в пыль, хотя она и предпочла бы стать пылью, не чувствовать боли, которая сейчас разрывала её сердце.

— Немедленно, — повторила она. — И что это значит?

— Завтра утром.

Она посмотрела на свои переплетённые пальцы. Они не боялись никакой работы. Сильные, крепкие, надёжные руки, но сейчас они ничем не могли ей помочь, не годились для совершения чуда, о котором она мечтала.

— У Барти через восемь дней день рождения. Я надеялась… Голос Чена ещё больше смягчился.

— Болезнь зашла слишком далеко. До операции мы даже не можем сказать, поражена ли глазная впадина. Возможно, мы уже опоздали. А если нет, запас времени у нас минимальный. Отложить операцию на восемь дней — слишком большой риск.

Она кивнула, не в силах оторвать глаз от своих рук. Не в силах встретиться с ним взглядом, боясь, что его боль подпитает её, и она не выдержит, боясь, что его сочувствие станет причиной её слез.

— Вы хотите, чтобы я был с вами, когда вы скажете ему?

— Я думаю… нам лучше поговорить вдвоём.

— Здесь, в моём кабинете?

— Хорошо.

— Хотите побыть одной, прежде чем я приведу его? Она кивнула.

Он поднялся, шагнул к двери.

— Миссис Лампион…

— Что? — Она по-прежнему не поднимала головы.

— Он — прекрасный мальчик, очень умный, очень жизнелюбивый. Слепота — это беда, но ещё не конец. Он сможет обходиться без света. Сначала будет трудно… но этот мальчик… у него все получится.

Она прикусила нижнюю губу, задержала дыхание, не позволив рыданиям вырваться из груди.

— Я знаю.

Доктор Чен вышел из кабинета, закрыл за собой дверь. Агнес наклонилась вперёд, упёрлась лбом в лежащие на коленях руки.

Она думала, что уже знала все о смирении, о его необходимости, о том, что оно умиротворяет душу и излечивает душевные раны, но в последующие несколько минут она поняла, что её знания далеко не полны.

Её вновь затрясло, сильнее, чем раньше, и опять она сумела справиться с собой.

Какое-то время ей не хватало воздуха. Она задыхалась, жадно и часто раскрывала рот, думала, что уже не сможет нормализовать дыхание, но смогла.

Опасаясь, что слезы испугают Барти, что несколько слезинок превратятся в поток, она сдержала солёный прилив. Материнский долг стал тем материалом, из которого она возвела несокрушимую