Было тихо, доносилось только ворчание прибоя с пляжа да изредка шум проезжавшей машины. Джейк был поглощен делом: отламывал детали от листов, раскладывал их на схеме, время от времени обдувал или зачищал острым ножом, прежде чем пришпилить к месту. Время от времени он поглядывал на рисунок на крышке, пытаясь представить себе, как самолет будет носиться взад-вперед над пляжем, и гадая, что он будет испытывать, управляя им. Он знал, что ощущение полета будет настоящим. Хотя ноги останутся на земле, все равно самолет будет в воздухе, а значит, и он, Джейк, тоже. Он старательно склеил руль и вертикальные стабилизаторы и начал собирать горизонтальный стабилизатор.

От стука в дверь он вздрогнул. Он так увлекся, что не слышал, как подъехала машина.

– Да. Входите!

Он услышал, как открывается дверь.

– Капитан 1-го ранга Графтон!

Джейк поднял голову. В дверях стоял мужчина дет двадцати восьми, чуть выше среднего роста, с коротко стриженными курчавыми волосами.

– Бабун Таркингтон! Вот здорово! Заходи!

Лицо вошедшего расплылось в широченной улыбке, когда он пересек комнату и потряс руку Джейка.

– Рад снова видеть вас, КАГ. Я-то считал, что вы погибли.

Графтон кивнул, рассматривая лейтенанта Бабуна Таркингтона, который сегодня был в джинсах, футболке и спортивной куртке. Он выглядел… точно так же, как в тот день, пять месяцев назад, когда их F- 14 спикировал на полковника Кази. В прошлом сентябре. У него была та же улыбка… быстрая, энергичная, напряженная. Он готов смеяться и летать, готов к трепу в курилке и скоротечному ночному перехвату, всегда готов. Бабун Таркингтон излучал искрящееся заразительное веселье, от него веяло жизнелюбием.

– Я теперь не КАГ, Бабун. Я просто капитан в отпуске по болезни. – КАГ было сокращенным наименованием должности «командир авиагруппы» и рифмовалось со словом «лаг».

Бабун долго тряс ему руку, а улыбка расплывалась почти до ушей.

– Нам есть о чем поговорить! Я пытался дозвониться к вам, сэр, но ваш телефон нигде не значится.

– Да. Мне пришлось сменить номер. Журналисты замучили.

Бабун подтянул кухонный стул и уселся.

– Я был чертовски рад, когда узнал, что вы живы. Что с вами случилось после того, как мы врезались в тот транспортник?

– Меня подобрали в воде греческие рыбаки. Я ничего не помню. У меня было сотрясение мозга. К счастью, спасательные жилеты в наше время надуваются автоматически. В общем, меня выловили, и я остался жив.

– Почему они не сообщили по радио или не пошли в какой-нибудь порт?

– Радиостанция у них сломалась, а прерывать лов они не стали. – Джейк осмотрелся. Он снова был среди нормальных, привычных вещей. На какое-то мгновение… но он же здесь, в доме на берегу. – Они считали, что я скоро отдам концы, а упускать косяк рыбы не хотели. Я был без сознания. – Он пожал плечами. – Чересчур круто заложил вираж. Зрение испортилось. Теперь приходится носить очки. – Джейк снял очки и осмотрел линзы, будто впервые видел их. – У меня осталось двадцать процентов зрения. Сначала было четыре процента. От перегрузки чуть не лопнули глазные яблоки. – Он снова надел очки и уставился на кусочки дерева на столе. – Я мало что помню. Врачи говорят, в мозгу лопнули какие-то сосуды, и я частично потерял память.

– Черт возьми, сэр, я-то могу восполнить эту потерю. – Бабун наклонился вперед и схватил его за руку. Джейк всмотрелся в его возбужденное, выразительное лицо. – Перегрузка была действительно сумасшедшая, и я не мог дотянуться до рукоятки катапульты, как и вы, наверное. Слушайте, мы с вами медленно, но верно поджаривались, как вдруг самолет развалился на куски, и нас просто выбросило. Отвалилось левое крыло и, видимо, большая часть вертикального стабилизатора, потому что нас начало бешено вертеть. Я… – Он продолжал рассказывать, непроизвольно изображая жестами положения самолета. Джейк даже не слушал его, а только следил за руками – ловкими, выразительными.

Таркингтон – это было прошлое, воплощенное в этом живом, веселом человеке. Словно в нем отразились черты всех молодых парней, с которыми Джейк сидел в ожидании приказа на вылет за последние двадцать лет, только теперь они постарели… или ушли из жизни.

Бабун еще говорил, когда Джейк повернулся к куче деревянных деталей на столе. Когда молодой офицер на минуту замолк, Джейк тихо спросил:

– А что ты сейчас делаешь?

При этом он зачищал кривым ножом крохотный сучок, торчавший из детали нервюры.

– Мой срок в эскадрилье кончился, – протянул Бабун. – А с Серебряной звездой на груди можно рассчитывать на кое-какое повышение. И я поговорил с кадровиком. – Он огляделся кругом, потом придвинулся к Джейку. – И сказал, что прошу направить меня туда, где будете вы.

Джейк отложил нож и отодвинулся от стола.

– Я еще в отпуске по болезни.

– Да, сэр, я знаю. Еще я слышал, что вы пойдете в Пентагон начальником отдела или кем-то вроде того. И в понедельник я должен явиться туда. Буду служить у вас.

Джейк снова улыбнулся.

– Припоминаю, ты говорил, что с тебя хватит этого военного дерьма.

– Да. Ну и что? Я решил остаться на очередной срок. Уйти-то я всегда смогу. А ничего другого делать я не умею.