спрашивал, отдав тот либо иной приказ, поняла ли она его, и ему было достаточно односложного ответа. Вечерами, когда они сидели возле огня, он мог смотреть на нее часами ничего не выражающим взглядом, не говоря ни слова. В такие минуты она завидовала Рою – от Роя он требовал подчинения, но не имел привычки подолгу смотреть на него. От этого пристального взгляда ей хотелось кричать, и однажды она, не выдержав, встала со своего стула и сказала, что идет спать, но он приказал ей сесть снова. С тех пор она, садясь возле камина, всегда брала с собой шитье, таким образом, ее руки были чем-то заняты, и это немного помогало ей побороть неловкость. За все это время он ни разу не прикоснулся к ней. Она по- прежнему спала в своей маленькой комнатке, и вечером они, молча, расставались на лестничной площадке – он не имел привычки желать ей доброй ночи. Она, разумеется, была рада, что он не спит с ней, но его поведение было ей непонятно, и это пугало ее. Она жила в постоянном страхе: когда-нибудь у него возникнет желание с ней переспать, – и при одной этой мысли ее бросало в дрожь. Она замечала, что с каждым днем все больше боится этого странного, холодного человека.

– А дом тебе нравится? – спросила Кэтрин, прервав тем самым ее неприятные мысли.

– О да, ма, дом очень хороший, – с энтузиазмом ответила Кэти, и ее энтузиазм был искренним, потому что дом казался ей чуть ли не дворцом после нескольких недель жизни на болотах. – Он очень удобный и теплый…

Едва сказав это, она прикусила язык, потому что здесь, в родительском коттедже, было очень холодно, холоднее, чем на улице, – за те несколько минут, что прошли с тех пор, как она пришла, она уже успела промерзнуть до костей. Она обвела медленным взглядом комнату. Комната ужаснула Кэти – по стенам стекала вода, просачивающаяся сквозь крышу, а в щелях между каменными плитами пола стояла зловонная грязь. Было сыро, грязно и темно, – крошечные окна почти не пропускали свет, и, хоть на улице светило солнце, в доме царил полумрак.

– Нам повезло, что мы вообще получили отдельное жилье, – сказала Кэтрин, словно угадав ее мысли. – Здесь очень плохо с жильем – многие рабочие годами живут в бараках, у них там тесно, как в курятнике. Они спят по десять – двадцать человек в каждой комнате, мужчины и женщины все вместе. Ты только подумай: абсолютно незнакомые мужчины и женщины спят в одной комнате! А постельное белье никогда не вывешивают проветрить, и оно воняет от сырости. Уж не говоря о том, что его почти никогда не меняют. А в этих бараках спят по две смены рабочих: днем спит ночная смена, а вечером приходит дневная. Представь: люди спят на том же самом белье, на котором до них уже спали другие! А вонь там такая, что невозможно дышать, – отхожие места стоят прямо перед входом в барак, а кругом все завалено мусором и отбросами с кухни. Ты бы упала в обморок, если б увидела, в каких условиях они живут. А за проживание с них берут по три шиллинга в неделю. Целых три шиллинга! Впрочем, эти люди заплатили бы любую цену, лишь бы иметь хоть какую-то крышу над головой. Нам просто невероятно повезло с жильем. Я понимаю, этот коттедж не Бог весть что, но здесь мы, по крайней мере, одни и можем худо-бедно поддерживать чистоту. Это мистер Хеверингтон похлопотал за нас. Он же и помог твоему отцу получить работу. Отцу посчастливилось, что он встретил мистера Хеверингтона, который в свое время знал его отца, твоего дедушку Малхолланда. Когда дедушка Малхолланд был молодым, он работал под его началом. Если б не мистер Хеверингтон, твоему отцу никогда бы не дали работу. Но мистер Хеверингтон очень нам помог, он понял, что твой отец – серьезный человек и никогда не занимался подстрекательством.

Кэти наблюдала за матерью, которая, безостановочно говоря, двигалась по темной, вонючей комнате. Она разговаривала так, словно рассуждала сама с собой. В комнате пахло, как в клозете, и Кэти хотелось выйти на улицу и вдохнуть свежего воздуха. Она подумала, как было бы чудесно, если б она могла забрать родных с собой, в чистый и теплый дом мистера Бантинга. Про себя она называла его не иначе, как «мистер Бантинг» или «он»; ей казалось невероятным, что этот человек – ее муж. Если бы он только был немного добрее, общительнее, если бы он хоть иногда разговаривал с ней… Она так соскучилась по разговору! Раньше она очень любила болтать, но после той страшной ночи, когда Бернард Розье надругался над ней, у нее больше не было настроения беседовать с кем бы то ни было, даже со своими близкими. И вот сейчас в ней вдруг проснулось желание поговорить с матерью и с дедом, как в старые добрые времена.

Только она больше не хотела говорить, как раньше, о доме Розье, о миссис Дэвис, о еде, подаваемой к хозяйскому столу и о прислуге. Эти темы стали неприятны ей – все то, что тем, либо иным образом, имело отношение к семье Розье, было ей отвратительно. Она не знала, о чем ей хотелось бы поговорить сейчас. Может, ни о чем особенном – лишь бы только говорить и слышать, как ей отвечают.

Она выпила чашку чая, но отказалась от еды. Уже пришло время уходить, а она все никак не находила в себе сил встать и распрощаться с близкими. Наконец она поднялась со своего стула и принялась прощаться с ними. Она поцеловала и крепко обняла деда, поцеловала Лиззи и позволила ей подержать некоторое время голову у нее на груди. Уже на пороге она вдруг вспомнила о брате.

– А где Джо? – спросила она у матери.

– О, Джо, – Кэтрин слабо улыбнулась. – Я разве тебе не говорила? Он тоже устроился на работу. Он работает в котельном цехе на заводе Палмеров. И, судя по тому, что он рассказывает, эта работа ему по душе. Он безумно рад, что работает в дневную смену. Он говорит, что больше никогда в жизни не спустится под землю. Как видишь, моя дорогая, – Кэтрин развела руками, – мы устроились просто замечательно, и было бы совсем хорошо, если бы мы нашли более приличный дом… А ты еще навестишь нас, дорогая?

Кэти кивнула. Потом она обняла мать и поцеловала в обе щеки, и они некоторое время стояли обнявшись. Прежде чем уйти, она еще немного помешкала, потому что уже давно хотела задать матери один вопрос и в то же время боялась его задавать.

– А как папа? – спросила, наконец, она, глядя в пол.

– Неплохо, дорогая. Вначале он был очень расстроен, но теперь понемногу приходит в себя. В одном могу тебя уверить: он просто умирает от желания увидеть тебя. Ты… ты не могла бы прийти к нам как- нибудь вечером?

Кэти отвернулась в сторону и посмотрела за порог.

– Нет, ма, я не могу прийти вечером, – ответила она.

– Папа проводил бы тебя на обратном пути до самого дома.

– Я не могу, ма.

– Ну ладно, дорогая. Не можешь, так не можешь.

Кэтрин погладила ее по руке, и они снова расцеловали друг друга в щеки. Потом она наблюдала за удаляющейся фигуркой дочери, а на углу улицы Кэти обернулась и помахала ей на прощание.

Еще не было и четырех, но уже начало смеркаться. Ранние зимние сумерки окутывали город, и белый пар, валящий из огромных труб сталелитейного завода, выделялся на фоне лилового неба. Дойдя до главной дороги, Кэти обнаружила, что дорога забита телегами и повозками. Мужчины в телегах перекликались друг с другом, а лошади нетерпеливо били копытами. Кэти направилась вдоль тротуара мимо витрин, в которых были выставлены восхитительные, на ее взгляд, вещи: одежда, обувь, свежее мясо, сыр и разные другие продукты. Она могла бы до бесконечности ходить от одной витрины к другой и глазеть на все это, означающее для нее достаток и благополучие, но она знала, что ей нельзя больше терять времени.

Пройдя еще несколько метров по тротуару, она увидела сцену, которая объяснила ей, почему на улице создалась пробка: две пьяные женщины катались в драке на самой середине дороги, загораживая проезд. Их волосы были растрепаны, одежда изорвана и вымазана грязью. Они царапали и били друг друга, подбадриваемые криками собравшейся толпы. Никто из зрителей даже не думал помочь полисмену, тщетно пытающемуся их разнять.

Вид дерущихся женщин вызвал у Кэти отвращение, и она ускорила шаг. До этого она никогда не видела пьяных женщин – ее мать никогда не притрагивалась ни к пиву, ни тем более к джину. Отец тоже был убежденным трезвенником. Дед иногда выпивал, но лишь изредка, когда у него были свободные деньги.

Хоть рабочий день еще не закончился, на улицах было полным-полно народу. Кэти подумала, что вечером, когда закончит работу дневная смена с судоверфи и с химического завода, здесь будет самое настоящее столпотворение.

Когда она вышла за черту города, ее взору открылись широкие поля, посреди полей текла узенькая речушка. Кэти глубоко вздохнула, с удовольствием вдыхая чистый воздух с полей. Нет, она бы никогда не смогла жить в таком грязном, смердящем городе, как Джарроу, ей были необходимы просторы и свежий