Филипп бодро шагал по направлению к лестнице через главный холл, по-прежнему вполне довольный жизнью, и насвистывал себе под нос. Долгий, задушевный разговор с мисс Бриджертон — нет, поправил он себя, с Элоизой, — окончательно убедил его в том, что она сможет стать для него неплохой женой. Элоиза произвела на него впечатление весьма неглупой особы. К тому же она, имея кучу племянников и племянниц, наверняка сумеет найти подход к Оливеру с Амандой.

“А еще, — мысленно отметил Филипп и улыбнулся, — эта девочка весьма недурна собой…” Во время разговора с Элоизой Филипп несколько раз ловил себя на том, что любуется ею, представляя себе, как будет держать в объятиях этот стройный стан, как страстно Элоиза будет отвечать на его поцелуи…

Филипп вдруг почувствовал, как в душе его — нет, в теле — с новой силой воскресают почти уже забытые ощущения… Черт побери, когда он последний раз занимался любовью? Лет восемь назад — прошла целая вечность…

Конечно, он мог бы в любой момент воспользоваться услугами женщин из местной таверны… Но все эти безликие, да к тому же изрядно потрепанные девицы совершенно не вдохновляли его. В таверну Филипп наведывался не так уж и редко, но исключительно ради горячего ужина и нескольких бокалов вина. Встретиться в таверне с девицей, с которой он переспал пару раз и утратил к ней интерес, ему совсем бы не хотелось. Да и понятие “супружеская верность” не было для Филиппа пустым звуком, хотя последний раз он спал с женой спустя полгода после рождения близнецов.

В депрессию Марина впала после рождения детей. И прежде нервная и склонная к меланхолии, после родов она окончательно замкнулась в своем мрачном, страшном мире. От реального человека словно осталась одна бледная оболочка, которая ходила, ела и пила — а чаще просто целыми днями лежала в постели без движения и без еды. Смотреть на это Филиппу было порой невыносимо.

Он знал, что какое-то время после родов врачи рекомендуют женщинам воздержание, и готов был терпеливо ждать. Но ожидания его не были вознаграждены. И дело было даже не в том, что Филипп не смел настаивать на близости против воли жены — его самого уже не тянуло к женщине, не получающей от этого никакого удовольствия и не способной доставить удовольствие ему.

Собственно говоря, после рождения близнецов это было всего один раз. Решив — или, скорее, понадеявшись, — что жене уже немного лучше, Филипп осмелился прийти в ее спальню. Марина не отказала ему, но при этом тело ее за все время акта было неподвижно, словно труп, а сознание и чувства, казалось, вовсе отсутствовали. У Филиппа осталось лишь отвратительное ощущение, словно он изнасиловал ее, хотя никаких возражений от Марины он не услышал.

С тех пор Филипп не предпринимал новых попыток. Потребность в близости для него все же была не настолько сильна, чтобы удовлетворять ее с женщиной бесчувственной, словно труп.

После того, оказавшегося последним, акта Филипп вернулся в свою комнату. Его тошнило и трясло, он чувствовал себя подонком. Он вел себя как животное, пытаясь вызвать в Марине хоть какую-то ответную реакцию, а когда это не удалось, со злостью свалил всю вину на нее.

Филиппа испугало, что он был так груб с женой и едва удержался, чтобы не ударить ее. Филипп словно обнаружил в себе кого-то другого, ненавистного ему самому человека, о существовании которого он раньше и не подозревал.

Но что толку вспоминать о прошлом? Марины больше нет, а Элоиза совсем другая. Может быть, он и не знает о ней всего, но вряд ли эта женщина станет пугаться и вздрагивать, случись Филиппу всего лишь, скажем, уронить на пол шляпу, не станет она и запираться в своей комнате на полдня, безудержно рыдая в подушку и отказываясь от еды. Представить себе Элоизу такой Филипп просто не мог. Эта женщина умела радоваться жизни и смело встречала повороты судьбы.

И этого было вполне достаточно, чтобы она могла стать его женой.

Вынув из кармана часы, Филипп посмотрел на них. Он сказал Элоизе, что ужин будет в семь и что он подойдет к ее комнате, чтобы проводить в столовую. Не стоит, пожалуй, появляться слишком рано — этим он выкажет свое нетерпение.

Но и опаздывать Филипп не хотел — Элоиза, чего доброго, решит, что она ему безразлична.

Закрыв крышку часов, Филипп опустил их в карман. Черт побери, он ведет себя словно влюбленный по уши подросток! Он, взрослый мужчина с университетским дипломом, считает минуты до встречи с женщиной, с которой расстался не более получаса назад!

Но думая так, Филипп поймал себя на том, что снова машинально полез за часами. Без трех минут семь. Отлично! Как раз две минуты на то, чтобы подняться по лестнице, и еще одна — больше не надо, — чтобы подождать Элоизу у двери.

Филипп улыбнулся, попытавшись представить себе Элоизу в вечернем платье. Хорошо бы оно оказалось голубым — голубое ей наверняка пошло бы.

Впрочем, он был бы рад увидеть ее в любом платье, а еще бы лучше вообще без него… Поймав себя на этой грешной мысли, Филипп усмехнулся.

Филипп готов был увидеть ее в любом виде, но когда она предстала перед ним, он был поражен. Элоиза была вся в белом. Нет, не в белом платье — она была с головы до ног обсыпана чем-то похожим на муку. Черт побери, этого еще не хватало!

— Оливер! Аманда! — вскричал он.

— Оливер с Амандой давно убежали! — усмехнулась Элоиза, глядя на него воспаленными глазами — единственным, что не было покрыто толстым слоем муки.

“Что ж, их счастье”, — подумал Филипп. Если бы дети сейчас оказались здесь, Филипп мог бы сделать с ними неизвестно что.

— Мисс Бриджертон! — Филипп протянул руку, чтобы помочь ей очистить лицо, но лишь размазал муку. — Ради Бога, простите…

— Сэр Филипп, — резко проговорила она. — Раз и навсегда — не извиняйтесь больше за своих детей!

— Хорошо. Но уверяю вас… обещаю… что впредь… Голос Филиппа вдруг оборвался — Элоиза посмотрела на него взглядом, перед которым спасовал бы любой мужчина, обладай он даже смелостью самого Наполеона.

— Сэр Филипп! — Голос Элоизы звучал тихо, но взгляд был таким, словно она собиралась броситься на него. — Прошу извинить меня — ужинать в таком виде я, сами понимаете, не могу.

Филипп инстинктивно попятился назад.

— Я не ошибся — это снова проделки моих детей? — осторожно уточнил он.

— Чьи же еще? — В голосе Элоизы, однако, не было сарказма. — И разумеется, эти маленькие трусы тотчас же убежали.

— Далеко наверняка не могли убежать! — проворчал себе под нос Филипп, однако решил ничего не предпринимать. Пусть лучше Элоиза даст выход своему раздражению, а он будет пытаться разговаривать с ней так, словно ничего не произошло.

Может быть, это и не было лучшим решением. Но как бы она, чего доброго, не задушила его.

— Я думаю, им наверняка захочется посмотреть на результаты своих “трудов”! — усмехнулся Филипп.

Элоиза закашлялась, распространяя вокруг себя тучи муки.

— Они смеялись, когда высыпали на вас муку? — спросил он.

— Ведро свалилось прямо мне на голову. В таком состоянии я не могла ничего слышать!

— Разумеется, — забормотал Филипп, — не могли… — Взгляд его упал на большое железное ведро, валявшееся на полу. — Вы не ранены, Элоиза? — с тревогой спросил он.

— Вроде бы нет.

— Разрешите посмотреть. — Рука Филиппа потянулась к ее вискам, но Элоиза отстранилась. — Стойте смирно, — приказал он и дотронулся до ее висков. Прикосновение было интимным — при других обстоятельствах Филипп себе такого не позволил бы. Но сейчас он чувствовал, что, не будь Элоиза вся в муке, он едва ли удержался бы, чтобы не поцеловать ее.

Элоиза попыталась