закрыла лицо руками. Руки были испачканы темно-красным. Но не успела я подумать о чем-то совсем нехорошем, как она свои руки отвела и дрожащим голосом произнесла:

– В гостиной! Там… там…

Мы приоткрыли указанную ею дверь, не зная, что за сюрприз за ней нас поджидает. Темнота, во всяком случае, там была полная. Лишь в центре что-то едва-едва светилось.

– Светлана Андреевна! Голубушка! – сказал Петр Матвеевич. – Да что там такое! Вор забрался?

– Если бы! Там… я там плачу!

– Так вы ж здеся!

– На портрете!

Швейцар не удержался от вздоха облегчения.

– Сами ж живописца того звали…

– Он меня веселой нарисовал!

– Э-э-э… А счас чего?

– Сейчас я плачу! На портрете. И здесь. И написано дурное! На портрете!

– Петр Матвеевич, где здесь свет включить? – спросил Петя.

– Да я включу.

– Не надо, мы сперва в темноте глянем, что там светится.

Я собралась с духом и вслед за Петей переступила порог гостиной. Мрак здесь вовсе не был полным, как казалось из ярко освещенного коридора. И мольберт с подрамником в центре был виден отчетливо. Светящееся пятно находилось на холсте. Подойдя ближе, мы смогли различить несколько букв. Не с ходу, но прочли и поняли смысл слова, в которое буквы складывались, – «Tod»[32] . Глаза чуть свыклись со скудным освещением, и мы сумели рассмотреть на холсте те части, что были написаны более светлыми красками, по большей части это относилось к лицу на портрете, а также две дорожки, даже бороздки в краске. От глаз ведущие вниз. Словно кто-то капнул в эти места чем-то едким, а капли, сползая вниз, проели краску, оставив два неприглядных следа.

– Ничего больше не видно, – сказала я.

– Так я включу свет?

– Включите, Петя.

На холсте возлежала Светлана Андреевна. Портрет был писан… ох, все в том же вычурном галантном стиле, в коем были сделаны костюмы для артистов. Хозяйка особняка полусидела-полувозлежала на диване, жеманно откинувшись на спинку. Платье имело такое декольте, что впору было вспомнить о картинах в жанре ню[33]. По ее улыбающемуся лицу стекали две белесые слезы. Край холста, там, где было написано ярко-красное покрывало, был размазан. Возможно, руками хозяйки, а то с чего бы им оказаться красными? Скорее всего, покрывало было написано самым последним, вот краски и не успели просохнуть.

Три светящиеся буквы при свете сделались не видны.

– Петя, есть сходство с теми надписями на стене?

– Ну это с какой стороны подходить. Светится схоже, пусть здесь иззелена, а там с синеватым отливом. Уверен, что через небольшое время надпись исчезнет, как и надписи на стенах. А в остальном никакого сходства.

– А почерк?

– Ну как же можно судить о сходстве почерка, когда буквы там были старославянские, а здесь готические? Да и слова очень уж короткие. Кстати, в этом тоже сходство. Что коротко написано.

– Господа, экскюзе муа[34], что там?

– Светлана Андреевна! – успокаивающе заговорил Петя. – Это весьма глупая шутка. Но вам опасаться нечего. Даже это слово, вас испугавшее, скоро сотрется само по себе.

– Сэ мон портрэ дан ля позан манифик, – всхлипнула Светлана Андреевна и, честно сказать, я с превеликим трудом поняла, что она заговорила по-французски. Вроде бы хотела сказать, что ее портрет написан в очень изысканной и красивой позе.

– Ля шьен терибль! – ткнула она в свое изображение.

– Э-э-э… Вы к себе несправедливы, – возразил Петя, услышав про ужасную собаку.

– Тот, кто надругался над искусством, ля шьен терибль!

– А-а-а! Тогда вы правы. Импресьон подпорчен.

Я толкнула Петю локтем, чтобы хотя бы он не говорил столь дурно. В смысле французского произношения. Но Светлана Андреевна его поняла.

– Так и есть. Все впечатление испорчено. Oui[35]!

– Скажите, кто был в этих комнатах? – сочла я возможным начать расспросы. – Помимо прислуги, конечно.

– Э-э-э… – задумалась Светлана Андреевна, – коман те дир… меня же не было.

– Так никого в доме и не было, – счел правильным подсказать Петр Матвеевич. – Вы, сударыня, как с господином художником расстались да укатили, он минут через десять… нет, через пятнадцать спустился и ушел. С тех пор только господа артисты и приходили. Но наверх ни один из них не подымался.

– Ой! Это что за кес ке се?

Светлана Андреевна тронула пальчиком то место, где только что виднелось белесое пятнышко, в темноте представлявшее собой светящиеся готические буквы.

– Оно есть исчезнуть!

Ей, видимо, недостало французских слов, и она сказала фразу по-русски, но с ужасающим акцентом. Скорее с немецким, чем французским.

– Я же обещал, что все сейчас высохнет и исчезнет, – подтвердил Петя. – А что останется, художник завтра исправит! Тут ущерба-то на копейку.

Я хотела было сказать, что ущерба от рук самой Светланы Андреевны осталось намного больше, но благоразумно промолчала. Зато спросила о другом.

– Светлана Андреевна, а вы не могли бы познакомить меня с художником?

С лица хозяйки исчезли последние проявления страха.

– Его работа пришлась вам по вкусу?

– Вы выглядите бесподобно! – самым бесстыдным образом солгала я.

– Но вы желаете и свой портрет заказать?

– Ох! Не стану скрывать, захотелось!

– Едва Мишель закончит эту работу, я обязательно вас сведу. Он такой шарман! Да, мы же с ним познакомились в Париже!

– Так он француз?

– Нет! Но raffinee[36], как француз.

– Это, несомненно, просматривается и в его работе. Хотя у него был предмет для вдохновения. Впрочем, вам сегодня досталось столько впечатлений, что мы не смеем далее вас беспокоить.

– Ах, пустяки. Впрочем, и я не смею вас задерживать, mon cher ami[37] .

Впервые за весь вечер Светлана Андреевна произнесла три французских слова кряду и все три верно.

Мы во второй раз спустились с крыльца особняка Козловского.

– М-да! – глубокомысленно произнес Петя. – Как пишут под картинами в музеях: Холст. Масло. Кровь!

– Дело обошлось без крови, если не считать несчастную курицу. А нам осталось лишь установить личность жестокого шутника, и дело будет раскрыто!

– А про краску светящуюся будем интересоваться?

– А вам не интересно?

– Тогда я за вами завтра зайду в театр. К двум часам с четвертью.

– Вы и об этом договориться успели? Петя, вы умница. А я чуть не забыла, что у нас сегодня гости. Так что прогулка из-за повторной задержки отменяется. Давайте возьмем извозчика и поедем по домам.