Самоотверженно сражались балтийские летчики, которыми бессменно почти всю войну командовал генерал М.И. Самохин. Авиаторам приходилось летать в очень сложных условиях – в метель, плохую видимость. Как всегда, отлично действовали летчики гвардейского минно-торпедного полка майора И.И. Борзова и 73-го бомбардировочного авиаполка полковника М.А. Курочкина.

…И вот настал день, когда два фронта соединились, бойцы радостно обняли друг друга. Это означало – блокада прорвана.

После сталинградской победы противник был отброшен от Волги, однако еще упорно цеплялся за каждую пядь нашей земли. С весны назревали серьезные события в районе Курской дуги. Красная Армия с каждым днем получала все больше самолетов, танков и другой техники. Фронты постоянно требовали горючего. Активизация Балтийского и Северного флотов также увеличила спрос на горючее. В связи с этим Волга по-прежнему оставалась важной стратегической коммуникацией, по которой могла идти бакинская нефть.

От перевозок грузов по Волге во многом зависел наш успех в борьбе с фашистской Германией. Это понимали и немцы. Даже весной 1943 года, когда линия фронта проходила значительно западнее Сталинграда и Волги, над этой стратегической коммуникацией еще нависала опасность. Наше внимание было привлечено тогда к Астрахани, где раньше всего открывается навигация и происходит скопление нефтеналивных судов. Фашистские самолеты время от времени появлялись там, чтобы наносить удары по караванам с горючим. Поэтому в апреле по распоряжению правительства туда вылетели наркомы морского и речного флотов П.П. Ширшов и 3. А. Шашков. Туда же Ставка предложила вылететь и мне. Совместными усилиями мы обеспечивали бесперебойное движение караванов и их охрану от мин и воздушных налетов.

Минированием Волги и налетами на караваны судов в районе Астрахани занималась специально выделенная для этого фашистская воздушная эскадра. Командовал ею майор Кляс. Судя по всему, это был отъявленный гитлеровец. Он часто сам принимал участие в воздушных операциях. 19 июня 1943 года Кляс повел свои самолеты для бомбежки и минирования Астраханского рейда. Здесь он и сломал себе шею.

Канонерская лодка «Ленин» подбила самолет Кляса, и он свалился недалеко от маяка «Астраханский приемный». Четыре фашиста были подобраны рыбаками, когда те пытались скрыться на надувной резиновой лодке. Кляс оказался заядлым нацистом. Даже находясь в положении военнопленного, он пытался вступить в драку с рыбаками.

Кляса связали и посадили в трюм. Там он умудрился разбить себе голову о железный рым[52] и испустил дух, уйдя таким образом от возмездия. Под комбинезоном у него обнаружили три Железных креста и золотой орден Рыцарского креста. Нацисту с такими наградами, естественно, было не к лицу пребывать в плену.

Надо признать, что после Сталинградской битвы наше внимание к Волге несколько ослабло, и за это мы вскоре были наказаны. Немцы выделили более 100 самолетов 4-го воздушного флота специально для действия над рекой. С ранней весны, как только прошел лед, эти самолеты начали минирование фарватеров. В конце апреля и самом начале мая на минах подорвалось несколько барж с топливом. Нефть горела, разлившись по реке. Движение караванов замедлилось, а в районе Каменного Яра скопилось сорок нефтяных барж.

Это вызывало серьезное беспокойство не только у нас в Наркомате ВМФ, но и в Государственном Комитете Обороны.

Однажды утром из секретариата И.В. Сталина мне позвонил А.Н. Поскребышев: «Немедленно приезжайте! Разбирается вопрос о плавании по Волге».

В кабинете Сталина в Кремле собрались члены Государственного Комитета Обороны и работники Генерального штаба.

– Проходите, – предложил Поскребышев, едва увидев меня в приемной.

Сталин, как это часто бывало, ходил вдоль длинного стола, слушая докладчика.

– О значении Волги и перевозок по ней вам, я думаю, говорить не нужно? – сказал он мне и взял со стола какую-то телеграмму. В ней, видимо, говорилось о срыве перевозок по реке.

Задав ряд вопросов, Сталин дал мне указание:

– Вам надлежит выехать на место, разобраться во всем и принять самые решительные меры для обеспечения движения судов.

По обыкновению, он тут же спросил, когда я намерен вылететь в Сталинград. Я попросил разрешения задержаться на сутки, чтобы переговорить с А.И. Микояном и наркомом речного флота З.А. Шашковым. С этого момента я полностью переключился на выполнение важного поручения ГКО.

Тогда же произошла смена командования Волжской флотилии.

К Д.Д. Рогачеву у меня не было больших претензий. Как уже говорилось, он хорошо проявил себя в начале войны, командуя Пинской флотилией. Заслуживает похвалы и его руководство Волжской флотилией в борьбе за Сталинград. Но Ставка дала флотилии новые сложные задачи. Командующему предстояло в спешном порядке организовать борьбу с немецкими минами на всем протяжении реки от Астрахани до Куйбышева. Мне представлялось целесообразным поручить это более опытному в таком деле адмиралу. Вместе с Роговым думаем над кандидатурами новых командующего и члена Военного совета флотилии. Перебрали много фамилий. Понимали, что нельзя допустить ошибки, уж очень сложные задачи ложатся на флотилию.

Я остановился на контр-адмирале Юрии Александровиче Пантелееве. Знал я его давно, еще по совместной службе на крейсере «Червона Украина». После мы встречались с ним, когда он командовал соединениями кораблей, был начальником штаба Балтийского флота, а в самые трудные для Ленинграда дни возглавлял Ленинградскую военно-морскую базу. После этого он работал в Главном морском штабе. Это был хороший организатор, а главное, ему довелось много работать с гражданскими организациями, и он быстро находил с ними общий язык. А это очень нужно было на Волге, где морякам приходилось работать рука об руку с речниками и местными партийными и советскими органами.

Членом Военного совета флотилии И.В. Рогов предложил назначить капитана 1 ранга Н.П. Зарембо, опытного политработника с Тихого океана.

Доложили Сталину. Он долго выпытывал сведения о каждом. Потом сказал: