Этот стол знавал более веселые времена. Обручения и крестины, дни рождения и свадьбы, балы и летние праздники — здесь спокойно размещаются двести человек. Мы едва заполняем изгиб подковы. Молча ожидаем, когда папа Гермес начнет говорить. Но он не торопится.

Подаются блюда.

Я вздыхаю. Еда в «Каскаде» для меня сущая мука. Ничто на тяжелых серебряных подносах не устраивает меня. Жирная печенка больных гусей. Съедаю петрушку с краю.

Копченая маринованная семга. Беру лимон и тост

Жареная свинина со сливками. Довольствуюсь гарниром. Этим сыт не будешь.

Наконец салат. Объедение! И вот огромный поднос превосходных сыров. Мое спасение. Сразу наполняю тарелку. Ибо взять сыр второй раз предосудительно. Это значит обидеть хозяйку — здесь нечего есть, и приходится набивать живот сыром. Нет, я на такое не отважусь! Хотя в моем случае это именно так!

Итак, что же на сердце у папаши Гермеса? Подается десерт — торт-мороженое с марципановым соусом, а мы все еще ничего не знаем. Наконец; когда приносят кофе со сладкими разноцветными птифурами, он поднимает руку.

— Дети мои, — старик задумчиво обводит взглядом присутствующих, — я созвал вас, чтобы сообщить то, что касается всех. Перехожу сразу к сути. Как вы знаете, в октябре мне исполняется семьдесят пять лет. Я рассчитываю прожить еще два десятилетия и возглавлять фирму. За оставшиеся мне двадцать лет, так пожелал Всевышний, я намерен воспитать преемника.

Всеобщее изумление. Преемника? Что хочет сказать этим папа? Ведь Гелиос — преемник, кронпринц, первенец, которому все завидуют и которого никто не любит. Что за подводные течения? Флора озабоченно играет своим огромным солитером.

Гелиос откашливается.

— Дорогой папа, — начинает он нарочито бодрым тоном, — я не совсем понимаю. Что ты имеешь в виду под…

— Под преемником? — громко перебивает его родитель. — Это меня не удивляет. Ты никогда не понимал меня! Ты глух, слеп и глуп. По сравнению с тобой осел — просто гений. Ты наша катастрофа, да будет тебе это известно. Все, что ты начинаешь в фирме, разваливается. Ты допускаешь ошибку за ошибкой… Даже когда я был новичком, я не был столь несостоятельным!

Он делает маленькую паузу и набирает в легкие воздух.

— Если бы я сегодня умер, фирма вскоре бы обанкротилась. Через год все здесь было бы пущено с молотка. Я думал о Ганимеде и Фаусто, но это тоже не вариант. Короче, я перевожу свои деньги на внука! И потому вы сегодня все здесь. Встряхните свои уставшие чресла. Я желаю, чтобы через год здесь кричали младенцы!

Наступает мертвая тишина. Смущенно прокашливается Ганимед. Тяжело дышит Гелиос. Кусает губы Флора. Лишь Мелина жует с набитым ртом и отправляет в глотку один птифур за другим.

— Поняли? — повышает голос Гермес. — Нам нужно потомство! Мужского пола. Вы все ни на что не годитесь. Целое поколение избаловано, изнежено, ни характера, ни тонкого ума. Плохое вино. Остается надеяться, что следующее поколение будет лучше.

Я исподтишка посматриваю на Фаусто. Он хватается за свою рюмку коньяка и одним махом опрокидывает ее. Потом, не поднимая глаз, смотрит в стол.

— Фаусто!

— Да, папа?

— Что ты можешь сказать?

— Я постараюсь!

— Флора!

— Да, папа?

— Расшевели своего мужа! Тиция! Я хочу серьезно поговорить с тобой. Речь идет о нашей империи. Ты красивая женщина. А что ожидают от красивой женщины в наших кругах? Отвечай, дитя мое!

Я молчу.

— Что она родит красивых детей! — рявкает Гермес. — Поняла? И больше ничего. А вовсе не то, что она будет перестраивать квартиры, продавать дома или придумывать никому не нужные ткани и мебель.

Мы хотим внуков! Дельных внуков, раз сыновья ни к чему не пригодны! Я ясно выражаюсь?

— Да, папа.

Гермес откашливается.

— Ты целый год замужем. Мы ждем и ждем. Посмотри мне в глаза. Ты бесплодна?

Фаусто поднимает голову.

— Это уже слишком, папа!

— Закрой рот! — взрывоподобно отрезает Гермес. — Я разговариваю со своей невесткой. Итак, дитя мое, ты не ешь мяса. Ты не ешь рыбы. Ты питаешься, как индийский гуру. Ты больна?

— Нет, папа.

— Что сказал доктор Фокар, к которому я тебя посылал?

— Он сказал, что у меня все в порядке. Правда, папа. Мне очень жаль, но…

— Что значит «тебе жаль»? Ты не хочешь детей? Из принципа?

— Хочу! Еще как хочу! Но Фаусто… Ты должен поговорить с ним. Это не делают в одиночку.

— Фаусто? — удивленно переспрашивает Гермес. — Как Фаусто? Он уделяет тебе недостаточно внимания?

Теа хихикает и толкает в бок Ганимеда, который охотнее всего залез бы сейчас под стол. Интимные разговоры вызывают у него ужас. Он боится их, как черт ладана. Еще никогда он не был так смущен — то краснеет, то бледнеет и вообще не решается поднять глаза.

— Беременность портит фигуру, — роняет Мелина, будто разговаривая сама с собой. — Была бы у меня такая симпатичная фигура, я бы, честно говоря, тоже не стала уродовать ее ради ребенка.

— Не будь такой злобной, — ставит ее на место мать. — Так, Тиция, что там с Фаусто? Он импотент?

— Мама, я прошу тебя! — вскакивает Фаусто.

— Сядь! — выходит из себя Гермес. — Мы среди своих. Я могу откровенно поговорить со своими детьми? Итак, в чем дело? Я жду ответа! Только быстро!

Фаусто плюхается на свой стул и сверлит меня глазами. Молчи, приказывает его взгляд. Что мне делать, черт побери?

— Итак, что он делает неправильно, мой господин сын? — Гермес грохочет все громче и громче. — Он пьет? Храпит? Бродит во сне? У него определенные склонности, которые ты не одобряешь? Что он делает или, наоборот, не делает?

Его тон не терпит возражений.

— Фаусто… э… он высчитывает дни.

— Что он делает? — ошеломленно спрашивает Гермес, не ожидавший такого. — Высчитывает дни? В постели? До того? Или после? А почему, если позволите спросить?

— Не в постели! В ванной! Он высчитывает в ванной, папа!

— В ванной? — повторяет в растерянности Гермес. — Что считать моему сыну в ванной вместо того, чтобы сделать тебе в постели хорошенького ребенка? Я сгораю от любопытства! Ты можешь мне объяснить?

Гелиос довольно ухмыляется и наклоняется вперед, чтобы лучше слышать.

— Он высчитывает дни, когда я могу забеременеть, папа!

— Я не понимаю ни слова. — Гермес беспомощно оглядывается на жену.

— Откуда он знает дни, когда ты можешь забеременеть? — заинтересованно спрашивает маман, и ее брови ползут наверх.

— Он смотрит в ванной в моем календаре! — Фаусто вздыхает и смиренно трясет своей львиной гривой. Гелиос блаженствует и радостно подливает себе коньяка.

— Это преступление! — орет Гермес. — Он забирается в ванную и подсчитывает дни в календаре, вместо того чтобы заботиться о своей красивой жене? А потом? Что происходит потом? Он ведь не может