вчерашнего вечера он уже раз сто его попробовал. Да, не нужно ему было долизывать этот крем.

Теми же заученными движениями Квентин и Джиджи положили себе каждый по порции. Берго к тому времени откусил огромный кусок — и ему показалось, по его любимому выражению, что у него сейчас съедет крыша. Мало того, что торт превзошел все обещания Джиджи — Берго вообще не подозревал, что нечто подобное может существовать на свете.

— Ничего, — заметила Джиджи как можно более равнодушно.

— Помилуйте, это же поистине великолепный торт! — поднял брови Квентин, рассеянно откусывая еще один кусок, — все это время он не отрывал от Джиджи взгляда. Конечно, не столь милый ему тип крупной блондинки, но, в конце концов, из любого правила бывают исключения, а эта крошка, с ее морковными волосами «под панка», маленькими изящными ушками и губами, казалось, готовыми вот-вот улыбнуться, могла кому угодно дать сто очков вперед. — Ваш прежний повар, видимо, был просто художник.

— Был, — с тяжким вздохом ответствовала Джиджи.

— Хотел бы я готовить хотя бы вполовину так замечательно.

— Джиджи, — встрял Берго, — а когда, не помнишь точно, приготовили этот торт?

— Кто его знает, — Джиджи пожала плечами.

— А ты… ты разве не помнишь? Джиджи, ты разве не…

— Нет, — Джиджи кинула на Берго угрожающий взгляд.

— А вы, простите, сами готовите? — Квентин чувствовал, что нужно перехватить инициативу и что-то сказать этой милой и почему-то такой равнодушной молчунье.

— Да нет, — досадливо поморщилась Джиджи, — у меня учиться времени не было — совсем, ни минуты.

— Но, может быть, хотя бы основы…

— Нет, я была очень-очень занята. Верно, Берго?

— Что? А, конечно, конечно…

— А вы не хотели бы освоить это искусство? Может быть, именно основы — чтобы было, с чего начать? — спросил Квентин. Уроки кулинарии для молоденьких девиц ему всегда удавались.

— Гм-м… ну, наверное… вроде неплохая идея; ведь пригодится на всякий случай, Берго, как ты думаешь?

— Да, Джиджи, на всякий случай может, конечно. На необитаемом острове, например.

Взгляд Берго был мрачным. Какую бы ни готовила Джиджи Квентину новую ловушку, на сей раз она, очевидно, была столь дьявольской, что Берго не мог в этом разобраться. Но уж могла бы предупредить его-то о своей новой хитрости.

— Мы можем опустить ту стадию, на которой обычно учат снимать кожуру с луковиц и чистить картофель, и переходить сразу к… к приготовлению яичницы, — предложил Квентин, изо всех сил стараясь создать о занятии кулинара самое приятное впечатление.

— Нет-нет, давайте с самого начала, — возразила Джиджи, серьезно глядя в глаза Квентину. — С самого-самого начала, а потом дойдем до этой самой… яичницы, чтобы ничего не упустить. У меня масса времени и совершенно нечего делать… целое лето, по крайней мере.

— Съем-ка я еще кусочек, — Берго потянулся к торту, хотя неизвестно откуда нахлынувшее вдруг дурное предчувствие едва не лишило его аппетита, — вы-то оба, по-моему, вовсе даже не голодны.

Вечером Джиджи возила Квентина по Лос-Анджелесу — от моста Санта-Моника до Беверли-Хиллз, от бульвара Сансет до «Пинка» — знаменитой некогда закусочной, давно уже, впрочем, успевшей сменить живую привлекательность бойкого места на убогое бытие туристской достопримечательности.

— Расскажите мне еще про Котсуолдс, — попросила Джиджи, когда они стояли с Квентином у стойки, дожидаясь второй порции сосисок с убийственной приправой из соуса чили, горчицы и свежего лука.

— Послушайте, Джиджи, так нечестно — вы задаете мне вопросы с той минуты, как мы сели в ваш автомобиль, а сами мне про себя еще ничего не рассказали.

— Ну… — Джиджи изрекла это с такой непроницаемой и томной загадочностью, что ей могла бы позавидовать сама Бетт Дэвис. — Я даже не знаю, с чего начать… у меня была такая непонятная жизнь, Квентин… ни здесь, ни там, между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом. Оба эти города я знаю, наверное, наизусть. Меня наверняка многие считают девицей с претензиями, и я признаю, что я, конечно, безнадежно испорченный ребенок, но, черт возьми, Квентин, не моя вина в том, что я родилась такой непоседой. Это неизлечимо — все время ищешь чего-то нового, даже если оно тебе не совсем подходит, ждешь каких-то новых переживаний — даже если они не слишком приятные. А хуже всего то, что я сама точно знаю, что именно во мне не так. Вроде бы в двадцать один уже можно было бы найти для себя хоть что-то — да, да, Квентин, не смотрите на меня так удивленно; этот мой детский вид на мне как проклятие — он, знаете ли, отпугнул не одного мужчину. —Джиджи встряхнула головой, с преувеличенной — и рассчитанной — театральностью сокрушаясь по поводу своей обманчивой внешности, затем нетерпеливым жестом прервала тему. — Но, понимаете, Квентин, что бы я ни пробовала, где бы ни бывала, мне все время кажется, что какая-то подлинная, настоящая жизнь все равно ускользает от меня, хотя она совсем близко — протянуть руку…

— А почему же тогда вы проводите именно здесь лето? Когда я приехал, мне показалось, что место тут как раз весьма тихое…

— А-а… понимаете… прошлый год для меня выдался очень… ну, как бы это сказать… беспокойным… лихорадочным каким-то, я бы даже сказала, самоубийственным. Все равно вам насплетничают, так что лучше скажу сама… я была близко связана — очень, очень близко — с одной рок-группой… эпизод, что говорить, чудовищный, но в нем были свои… привлекательные моменты. — Джиджи улыбнулась той лукавой, медленной, едва заметной улыбкой, которая скрывает обычно какой-нибудь пикантный секрет. — Ну, и в общем, — продолжала она, — Билли решила — то есть она настаивала, — чтобы я в это лето осталась здесь, а я ее люблю и не стала спорить поэтому. И уж, конечно, не догадывалась, что это даст мне возможность научиться… готовить. — Во взгляде, брошенном на Квентина из-под полуопущенных темных ресниц, сквозило нечто настолько большее, чем милая домашняя испорченность, что Квентин невольно подумал — видно, эта крошка способна кому угодно дать сто очков не только своей улыбкой.

— Понятно, почему у вас не оставалось времени учиться готовить.

— Да, это занятие не казалось мне самым важным.

— Охотно верю. А как, говорите вы, называлась эта рок-группа?

— Я… лучше не буду называть вам этого, Квентин. Я сама стараюсь забыть… — Она слегка отвернулась, и он увидел, как от внезапно вернувшегося воспоминания краска постепенно заливает ее шею, которую оставлял открытой глубокий вырез белой шелковой кофточки, заправленной в ее любимые, тоже белые, джинсы. Джиджи покраснела до самых корней волос — даже позвяки-вание ее длинных индийских серебряных с бирюзой украшений выдавало волнение, которым она пыталась скрыть нахлынувшие чувства.

— Простите, Джиджи, с моей стороны было глупо задавать такие вопросы. Я и сам не понимаю, для чего я спросил.

— О нет, не беспокойтесь. Это ведь все равно уже давно кончилось.

— Правда, кончилось?

— Абсолютно.. И я уже успела прийти в себя, а что до опыта, то приобрела его на всю жизнь — чего еще требовать от такой ситуации? Non, je ne regrette rien, Квентин, помните эту песню Пиаф — «Ни о чем не жалею»? Это мой девиз. Ну, нам пора, поехали?