Уитни. — Грудь Чарли тоже тяжело вздымалась. — Ведь тебе понравилось. Признайся, что понравилось.

— Нет! — Голос ее сорвался на визг, отчего она почувствовала себя еще больше униженной. — Это было все равно… как будто я целовалась с дядюшкой Баллардом.

Уитни нисколько не кривила душой: она испытала такие же неловкость и отвращение, которые вместе с сознанием чего-то неприличного и непристойного, по ее представлениям, сопутствовали бы поцелую одного из старых дядюшек — или собственного брата, если бы он у нее был.

Пока остолбеневший Чарли переваривал это оскорбление, она круто повернулась и торопливо двинулась к вершине одного из хребтов. Тяжело топая, он догнал ее и приступил к новому раунду переговоров:

— Мой жеребец, Биркет, так вот, отдаю его тебе. Ты ведь давно на него заглядываешься.

— Оставь его себе!

Она мельком взглянула на Чарли: его лицо стало багровым, на виске билась выпуклая жилка, руки были сжаты в кулаки. Весь его вид не предвещал ничего доброго.

— Черт побери, добавляю нашу маленькую чалую кобылу…

— Нет.

— Тогда эти земли в долине, которые оставил мне отец… двадцать акров отличной земли.

— Нет! Я сказала, нет!

От страха у нее побежали мурашки по спине, так стремительно возрастало его нетерпение.

— Черт побери, Уитни Дэниелс, ты самая упрямая женщина! Чарли шагал рядом с ней, изнемогая от жары и духоты.

— Ладно… — проворчал он, доведенный своим страстным и отчаянным желанием до решительного броска козырной карты. Он бросился к Уитни и, рывком схватив за руку, заставил остановиться.

— Прекрати, Чарли…

— Я женюсь на тебе, Уит. Я повенчаюсь с тобой вокруг ракитового куста, а потом женюсь на тебе, как полагается, как только проповедник появится в наших краях.

Уитни отчаянно попыталась выдернуть свою руку, но Чарли продемонстрировал ей свою силу, еще сильнее прижав к себе.

— Я не хочу замуж! — Она старалась устоять на ногах, отстраняясь и извиваясь в его мощных руках. — Я не хочу с тобой спать, Чарли. Ты мне вроде брата… Это было бы нехорошо.

— Нет, хорошо, черт побери! — прорычал он, схватив ее за вторую руку и плотнее притягивая к себе. — Кто другой во всей долине подойдет тебе и станет тебе мужем, чтобы сделать из тебя хорошую жену?

Лицо его потемнело от страсти, он снова потянулся к Уитни губами, и она вдруг стала защищаться, как делала это в детстве во время отчаянной драки. Со скоростью молнии она выгнулась назад и ударила ему кулаком по носу. Голова Чарли откинулась назад, руки невольно опустились, и он покачнулся на ногах. С блуждающим взором Уитни отскочила от него, не меньше Чарли пораженная яростью своей реакции.

— Уит- ни…

С помутившимся взглядом он ощупывал нос, и, воспользовавшись замешательством Чарли, она помчалась к хребту. Уитни вихрем летела через валежник, вокруг толстых стволов деревьев, ныряя под валуны и низко свисающие ветви. Она знала этот лес как свои пять пальцев: каждую впадину и ручей, каждое нагромождение вышедшей наружу породы, каждое дерево, разбитое молнией. Разгоревшаяся в ней злость быстро уступила место возбуждению от стремительного бега. Вот так же раньше она убегала от Чарли, петляя между деревьями, а он гнался за ней, как бешеный зверь. И она всегда выигрывала. И сейчас тоже выиграет… Еще как выиграет!

Разгоряченный Чарли рвался за ней сквозь лес, сокращая расстояние между ними. Этот восторг погони был знаком и ему, но приобретенный за прошедшие годы жизненный опыт и желанная цель преследования заставили его проявить необычную сообразительность. Увидев, что она достигла гребня первого хребта и уже спускается по другому его склону, он сразу догадался, куда она побежит дальше, и понял, что она близка к поражению — в первый раз за всю свою жизнь.

Кровь стучала в голове Уитни, легкие обжигало, горло пересохло, ноги горели. Она ни разу не бегала со времени отъезда Чарли, то есть уже три года, и как же это было тяжело! На какое-то мгновение боль отвлекла ее и помешала вовремя сориентироваться, и внезапно она поняла, что летит вниз по заросшему лесом склону к другому засыпанному камнями ущелью.

Ошибка — она ошиблась в расчетах! Это был ручей Датчанина… Вырытое стремительным горным потоком ущелье с круто углублявшимся дном, пока оно не упиралось в массивную каменную стену, под которой когда-то ручей ушел в землю. Там она окажется как в капкане. Уитни бросилась бежать по камням через покрытый опавшими листьями склон, не отрывая взгляда от дальнего склона хребта и крепко стискивая зубы, заставляя работать ноющие от боли ноги. Услышав за собой пыхтение нагоняющего ее Чарли, она удвоила усилия.

Но она уже проиграла: ошибка стоила ей лишних сил и потерянного времени. У Чарли оказалось преимущество и в том, и в другом, и вскоре он оказался от нее на расстоянии вытянутой руки. Сделав рывок, он схватил ее за рубашку, Уитни отчаянно дернулась, и они покатились вниз по скользкому от листьев склону… Чарли оказался наверху. Пыхтя и обдавая ее жарким дыханием, он перевернул Уитни на спину и прижал к земле нацеленные на него ее растопыренные пальцы. Затем придавил ее своим телом, и она попыталась просунуть колено между его ног. Но он поймал ее ногу своей и с силой удерживал.

— Черт тебя побери… Чарли… не смей этого делать! — закричала Уитни, дергая плечами и не желая сдаваться. — Если тебя не убьет папа… это сделаю я!

— Вряд ли, Уит, — задыхаясь, сказал он, хотя понял, что Уитни не шутит, потому что у нее вырвалось ругательство. Это заставило его чуть помедлить. Дэниелсы никогда не чертыхаются: слишком гордятся своим запасом слов, чтобы опускаться до этого. — Я женюсь на тебе, Уит… Буду делать с тобой виски и детей…

— Черта с два ты будешь! — Она повернула голову набок и подтянулась к его кисти, открыв рот.

— Ну нет! — Чарли мгновенно просчитал намерение Уитни и оттолкнул ее руки. — Только не кусаться! — В драке Уитни Дэниелс частенько прибегала к запрещенным приемам, вспомнил он, и это на мгновение задержало его.

Уитни видела, как Чарли пристально смотрит на ее рот, и поняла, что он раздумывает, не поцеловать ли ее снова.

— Давай, давай, можешь не думать, я буду кусаться! Сдерживая сопротивление девушки, Чарли в ярости прищурил глаза.

— Я хотел любить тебя как полагается, — задыхаясь, выговорил он, — но мне не обязательно тебя целовать… — Он приподнялся над ней так, чтобы достать до ее рубашки, и вцепился зубами в грубую ткань. Потом сильно дернул головой, и раздался треск разрываемой материи.

Порывы прохладного ветра трепали пестреющие осенними красками кроны деревьев, позволяя лучам послеполуденного солнца проникать сквозь густую листву и весело плясать на угрюмых лицах солдат, которые двигались колоннами по четыре человека в ряд по главной дороге, ведущей в Рэпчер-Вэлли. Впрочем, эта каменистая дорога, вьющаяся вдоль русла Литтл-Беар-Крик, была чуть шире лесной тропы, и солдаты, без того уже измученные долгим маршем, пропотевшие, со сбитыми в кровь ногами, из последних сил старались соблюдать порядок в колонне.

Солдаты девятого регулярного отряда ополчения Мэриленда были одеты в толстые шерстяные куртки разных оттенков голубого и в облегающие бриджи когда-то белого цвета, обуты кто в разбитые сапоги, кто в грубые башмаки, на головах у них красовались фетровые шляпы с низкой тульей и широкими полями. Каждый тащил на себе свернутое по длине и притороченное к телу по диагонали одеяло, ружье, мешочки с порохом и дробью, а также еду и солдатский ранец. Солдаты находились в походе уже три долгие недели, с огромным трудом преодолевая бесконечные хребты и ущелья гористой западной Пенсильвании. Их ругали сержанты, поочередно донимали то ночной холод, то дневная жара, терзали бесконечные полчища москитов и блох. Отсутствие нормальной пищи, и в результате многочисленные случаи дизентерии да еще грубость и презрительное отношение старших по чину довели их до отчаянного состояния — словом, с этим отрядом лучше было не шутить.

Во главе отряда на великолепной чалой кобыле гарцевал майор, горделиво выпрямившись в седле, поражая безукоризненным офицерским мундиром, ловко облегающим его широкоплечее сильное тело. Синий китель украшали два ряда блестящих золотых пуговиц и золотые эполеты. Белые нанковые штаны плотно облегали его мускулистые ноги, а элегантная треуголка с кокардой и высокие начищенные сапоги с серебряными шпорами дополняли эффект. Хотя внешне он выглядел несравненно лучше своих солдат, лицо его тоже изобличало крайнюю усталость, голод и перенесенные лишения. И тогда как его люди натерли себе ноги, у него мозоли были на гораздо более мучительных местах, что он переносил, как подобает аристократу, со стоической выдержкой.

Майор Гарнер Таунсенд привстал на стременах и обернулся оглядеть свой отряд. Он увидел, что солдаты стараются поддерживать строй, несмотря на вылезающие на тропу деревья и кусты, и его суровый взгляд немного смягчился.

— Лейтенант! — крикнул он. Младший офицер пришпорил лошадь и подъехал к командиру. — Мы здесь не для того, чтобы сражаться с деревьями. Перестройте колонну по два человека.

По мере того как его приказ передавался по колонне, слышались облегченные вздохи и заметное изменение ритма шаркающих ног. Лейтенант с опаской снова повернулся к хмурому командиру.

— До сих пор никаких известий от разведчиков, — язвительно заметил майор Таунсенд. — Они точно знают, что сначала должны доложить об обстановке, а не принимать самовольно какие-либо действия?

— Да, майор, — живо ответил лейтенант. — Не могу поручиться за Бенсона,