— Не скажу, — Джек рассмеялся. — Пошел ты!

— Гаррет? Возьми ее, — приказал Палач.

— Что? — переспросили мы с Гарретом хором и переглянулись.

— Возьми. Ее, — что-то Люциан вложил в свой повторный приказ, чего я не поняла.

Но Гаррет вдруг оказался рядом со мной, схватил меня за руки и заломил их за спину. Я охнула от боли. Ноги мои подкосились.

— Что такое… — прохрипела я, но Гаррет нажал пальцем мне на горло, и я была вынуждена замолчать.

Через секунду я поняла, что я не могу дышать. Меня охватила паника. И обида. Люциан обещал. Он мне обещал, что никогда не тронет мое горло. Но меня держал не Люциан. А Гаррет мог ничего не знать. Я пыталась вывернуться, но у меня не получалось. Я чувствовала, как испарина покрыла мой лоб. Чувствовала, как колотится мое сердце. Я дергалась, пытаясь посмотреть на Люциана, но он смотрел на Джека, лицо которого перекосилось от ужаса и боли. За меня.

— Где архив, Джек? Ты можешь прекратить это в любой момент.

Мое сознание начинало уплывать. Кислород. Мне нужно хоть немного воздуха… Господи! Как я все это ненавижу!

Джек боролся с собой. Он не знал, что делать. Я его понимала. С другой стороны, они все равно найдут архив. Рано или поздно. А его самого казнят в любом случае.

— Ты любишь ее, Джек? — голос Люциана был спокоен и безмятежен.

— Люблю. В отличие от тебя, — Джек плюнул ему в лицо.

Я мысленно зааплодировала мужу. Перед глазами вились черные мушки. Внезапно хватка Гаррета на моем горле ослабла. Я с трудом впустила в себя живительный глоток и закашлялась. Вывернутые суставы болели. Спина — от удара о стену — болела. Я когда-нибудь протяну в этом месте совершено здоровой больше недели?

Что-то скользкое коснулась моей щеки. Я вздрогнула. И тут увидела это — длинный раздвоенный язык Гаррета, тут же напомнивший мне «поцелуй» Люциана. Теперь я поняла, почему Палач ничего не скрывал от своего помощника. Заместителя, если быть точной. Гаррет был того же роду-племени, что и Палач, и, естественно, знал о своем боссе все. Очередной Демон из Преисподней…

Язык медленно полз по моей шее. Поднялся выше, коснулся моих губ, потом скользнул между ними, заполз мне в рот. Я позволила ему это, а потом резко сжала зубы. Гаррет взвыл и выпустил меня. Я упала к его ногам, быстро от него откатилась. Но подняться я не успела. Меня перехватил Люциан, который вздернул меня вверх за ворот рубашки.

— Отпусти ее, — устало проговорил мой муж. — Твоя взяла. Я не могу смотреть на то, как ты мучаешь мать своего ребенка. Я презираю тебя. Вот за одно это.

— Спасибо, Джек, — я вымученно ему улыбнулась. — Но не советую верить во все, что ты тут видишь. И слышишь.

— Ты достаточно настрадалась за свою жизнь, детка. И из-за меня в том числе.

— Какое благородство, — ехидно произнес Люциан и, все еще не выпуская меня, повернулся к Гаррету. — Ну что, ты оклемался?

Гаррет утер кровь, струйкой стекающую из уголка его рта.

— Вполне. Но я теперь понимаю, почему ты все никак не расстанешься со своей игрушкой. У нее замечательный потенциал, — следователь хохотнул, с неприкрытым восхищением разглядывая меня. — Когда она тебе надоест, дай знать…

— Непременно, — кивнул Люциан.

Ах ты, сволочь! И я пнула его локтем в живот. Со всей силы. Второй раз за этот вечер Палач охнул от неожиданности.

— Не надо, Гвин. Не зли его еще больше, — раздался голос Джека.

— Злить? — я снова попыталась вырваться из удерживающих меня рук, но не столько потому, что надеялась на удачу, а потому, что сопротивление, как ни странно, придавало мне сил. Моральных.

— Именно, детка. Злить. Наш красавчик просто в бешенстве. И знаешь, почему? Он ревнует, — и Джек искренне расхохотался. — Такое простое человеческое чувство, как ревность, ну кто бы мог подумать.

— Это не ревность, милый. Это посягательство на его собственность. А он считает меня своей собственностью. Любимой игрушкой. Которую можно сломать, починить, потом снова сломать. И так до бесконечности. А еще ей можно врать!

— Все. Хватит! — рявкнул, не выдержав, Палач. — Гаррет, оставляю тебя с нашим любимым подследственным. Твое дело узнать, где архив. Я буду на связи.

Ох-хохонюшки! Кажется Люциану не понравилось, что мы его тут так мило обсуждали. Будто не замечая его присутствия. А чего злиться-то? Сам начал. Сам завел этот разговор. И я, наконец, поняла, для чего. Пытки не могли заставить Джека признаться. Ему больше нечего было терять. Но угроза мне, новая информация обо мне — могли. И это у Палача получилось. Простой разговор. Можно сказать, семейная разборка. С привлечением третьего свидетеля, почти что еще одного заинтересованного лица — и вот результат налицо. А я видела, как больно было Джеку узнать про меня то, что никто вообще не должен был знать. За это я была очень зла на Люциана. Я уж молчу о том, что он отдал меня Гаррету, и… за то, что нанес мне удар прямо в сердце, рассказав о Князе.

Ревность? Возможно, Джек был прав. Но я в это поверить не могла.

Люциан потащил меня к выходу.

— Стой! — заорала я.

Люциан и не подумал остановиться.

— Что будет с моим мужем?

Никакого ответа.

— Слушай, гад. Ты меня достал сегодня! Скажи сейчас же.

— Заткнись, Мири, — голос Люциана нежно прошелся по моей шее, отдавшись болью где-то в районе позвоночника.

Вот черт. А ведь он в ярости. Внезапно злость, что поддерживала меня весь этот последний час, испарилась. И я не на шутку перепугалась.

— Куда ты меня тащишь?

— Туда, куда ты напросилась. Дважды!

За дверью комнаты Люциан подал знак моему охраннику, который тут же что-то заговорил в переговорное устройство.

— И куда?

— В карцер, — голос Палача был многообещающим… и зловещим.

— А если бы я подняла на тебя руку в третий раз, ты отправил бы меня на эшафот? — я истерично рассмеялась.

— Боишься, — хмыкнул мне в ухо Люциан. — Правильно, бойся меня, маленькая. Я — единственный, кого тебе следует бояться. А остальные будут иметь дело со мной.

— Ненавижу тебя! — зло сказала я.

— Я это уже слышал. Много раз. Даже успел выучить.

За второй дверью нас ожидали неизменные четверо «безопасников».

— В карцер ее, — отдал приказание Люциан, и, оставив меня на попечении своих псов, ушел прочь.

В карцере оказалось не так уж плохо. Если не считать трех черных, вызывающих тоску блестящих стен и еще одной — решетчатой, автоматической, состоящей из двух секций — двери-стены. В которую меня и завели. Все убранство помещения размером примерно четыре на четыре метра составлял тонкий матрас в