'браунинга' стала скользкой от пота. Женщина опустила ящик. Лучик поднимавшегося над холмами солнца, как от зеркала, отразился от ящика, будто подавая сигнал. Она потерла кисть и запястье и наклонилась снова поднять его. Снова царапанье кнопки радиотелефона. Откуда же?..

...Из соседнего домика. Занавески по-прежнему неподвижны. Чей-то металлически звучащий голос, и занавески раздвинулись. Внезапный вой сирен.

Женщина растерянно стоит посередине пирса. Плечи обреченно опущены. Позади нее Харрел.

Поднося ко рту мегафон, Харрел не мог удержать довольный улыбки. В джаз-клубе улова не было, но слежка за домом отца принесла блестящие результаты. Ему позвонили в Лос-Анджелес, как только Хайд стал обследовать набережную и прилегающие улицы. Обыскивать дом было поздно, удалось только вторгнуться в соседний домик и установить оттуда слежку. Но теперь Хайд и Кэтрин сами нашли для него все. Металлический ящик серебром отливал на солнце. Он поднял руку, словно приветствуя друзей. Позади него полдюжины молодцов.

Женщина остановилась в десяти ярдах, не больше, Хайд – в двадцати пяти. Дверь соседнего домика с треском распахнулась. Трое вооруженных агентов направили на Хайда бесшумные ружья. Харрел явно забавлялся.

– О'кей, Хайд! – крикнул он в мегафон. Голос отдавался эхом среди плавучих домиков, заглушая шум моторов остановленных ими машин. Сан-францисскому департаменту полиции по политическим каналам сообщили, что предстоит облава на наркомафию.

Все оказалось так просто.

– Двигайтесь к женщине, – приказал Харрел. Медленно, спокойно. Не перекрывайте линию огня. Клади оружие, Хайд. Оно тебе уже не нужно. Подходи медленно, спокойно...

Хайда снова затрясло, ноги отказывались служить. Люди осторожно двигались к Кэтрин, но он оставался под прицелом ружей. Позади Харрела рассыпались полицейские, занимая позиции вдоль набережной, останавливая проезжающие машины, разрывая сиренами тишину. Солнце било в слезящиеся глаза, ограничивая кругозор, словно он смотрел сквозь яркий искажающий картину кристалл. Женщина пропала. Долбаный ящик пропал! От соседнего домика быстро приближались тяжелые шаги тех троих. Уже всего несколько ярдов...

Он машинально выстрелил в живот бежавшему впереди. Тот, раскинув руки, отлетел назад. Двое, встав, как вкопанные, подхватили его, словно того хватил удар.

– Хайд!.. – послышался рев Харрела. Хайд увидел белое перепуганное лицо женщины, ее трясущиеся руки. Металлический ящик, рядом с ним присевший на коле по, целящийся в него агент. Как тяжелые черные дубинки, поднимались вверх ружейные стволы. – Убрать его!

Вода ударила в лицо и грудь Хайда как нечто плотное, непроницаемое. Руку будто обожгло. Он ушел под кипевшую от пуль воду, приглушавшую звуки выстрелов. Рука болела, горела. Свет померк, в сгущавшейся темноте виднелись обросшие водорослями опоры причала. Распирало грудь. Он лихорадочно пытался засунуть пистолет за пояс. Голова готова лопнуть, рука, как в огне.

Свет гаснул...

Кажется, единственное, что охлаждало чувства, так это стекавшие с зонтика за воротник струйки воды. Моторы полицейских машин работали на холостых оборотах, чтобы поддерживать свет фар, кольцом освещавших место происшествия. В их свете косо летели холодные капли дождя. Держа рукой в перчатке забытую чашку кофе, он смотрел, как в кузов санитарной машины закатывают тела Эванса и Лескомба. Они оставались в обломках машины, разбившейся о ствол дерева под обрывом, до его прибытия; еще одна маленькая вина. От шума моторов у Обри давило в висках. В том, что они несколько часов после убийства оставались под обломками, не было ни капли уважения к приличиям.

Конечно же, убийство...

Дверцы санитарной машины мягко закрылись. Он кивнул водителю, что можно ехать, и отступил, оказавшись рядом с инспектором хэмпширской полиции. Задние колеса, разбрасывая комья грязи, буксовали по травянистому склону. Наверху машина, дернувшись, – тела привязаны к носилкам, не свалятся – въехала на заброшенный сельский проселок. Звук мотора постепенно удалялся, его заглушили громкие голоса людей, собравшихся у окруживших место аварии полицейских машин. На высоких металлических шестах установлены светильники. Натоптанная трава и грязь перекрещены красно-белыми лентами. В боку автомобиля Эванса, ставшего короче от удара, глубокая вмятина от врезавшейся в него на дороге машины. Следы рубчатых подошв, ведущие к машине и удаляющиеся от нее.

Убийство. Профессионально замаскированное, умело исполненное, но убийство. Лескомба заставили замолчать, хотя Обри не мог упрекать себя за то, что распорядился перевезти Лескомба. Когда бы он ни покинул дом, его бы выследили и убили. Он сожалел о смерти Эванса. Сотрудник Годвина. Один из его собственных людей! Нет, не сожалел. Гибель Эванса привела его в ярость.

Он стал меньше замечать холодную воду, льющуюся за воротник с зонта, который неумело держал инспектор. По пути из Лондона... сюда он не отвлекался на воспоминания о телефонном звонке Хайда. Дождь хлестал по обломкам машины Эванса. Брюки Обри выше выданных ему здесь холодных зеленых резиновых сапог промокли насквозь. Кэтрин в руках Харрела; Хайду удалось ускользнуть – 'нет, к сожалению, не рассчитываю на то, что они считают меня погибшим'... И теперь он перемещается от одного телефона-автомата к другому в районе залива, словно неуклюже поддразнивая их, вместо того чтобы заметать следы. 'Мокрый до нитки, в руке, черт возьми, дырка, думаешь, приятель, я дамся ищейкам?' Хайд, конечно мысленно ругал себя за то, что попался в ловушку в доме Алана. 'Все, что у меня осталось, так это паршивая карта!' Неопровержимых улик, доказательств, но оценке Хайда, было достаточно. Теперь все они в руках Харрела. Кэтрин тоже.