особо баловала меня подобными сюрпризами. В каждом художественном произведении обязательно присутствует такой момент, меняющий все кардинальным образом. Этакая точка преломления бытия. Наковальня, рухнувшая тебе на голову. Свойственные происходящему симптомы: тяжесть в анусе, покалывание между ребрами, привкус мочи во рту – присутствовали. Я был сражен.

А доктор продолжал и продолжал:

– В милицию позвонила соседка. Она слышала крики и звук ударов. Потом приехал наряд, они проникли в квартиру и обнаружили вашу сестру. Та лежала без сознания на полу в луже собственной крови, которая текла из ее головы. Говорят, там все было измазано кровью.

Я не верил своим ушам и почти кричал:

– Объясните мне, что случилось! На нее кто-то напал?! И почему она у вас в психушке? Я не понимаю!

– Видите ли, – отвечал доктор, и я надеюсь, Вероника Ивановна не подслушивала наш разговор. – Ваша сестра здесь, потому что установлено, что голову она разбила сама. Намеренно, об письменный стол.

– Я не понимаю, – повторял я, мотая головой. – Как это так? С чего бы ей самой разбивать голову об письменный стол? Да еще и намеренно.

В ответ доктор молчал. Ему было трудно говорить со мной. Ужасная работа – сообщать людям о том, что их родственники умерли или лишись рассудка. Это как удар худым стилетом под мышку: не смертельно, но очень болезненно.

– В начале соседка слышала ужасные крики, затем несколько ударов, – говорил доктор. – Ваша сестра сошла с ума. Она разнесла голову о письменный стол и потом залила все вокруг собственной кровью. Думаю, вам лучше заехать к нам сегодня. Мы поговорим более детально.

На автомате я отвечал:

– Хорошо, – и прекратил разговор. В такие моменты, думаю, вокруг должно пахнуть серой.

Пообещав доктору приехать, я не выполнил обещания. Весь день я сидел в кресле, тупо уставившись в потолок. Зачем мне было ехать? Посмотреть на свою обезумевшую сестру или что? Еще раз послушать историю о том, как она разбивала головой долбаный письменный стол (бой, сразу обреченный на провал), и как соседка слышала звуки этих ударов?

Стоило, конечно, лично познакомиться с доктором Песковым, проверить, нормальный ли он человек. Я слышал, что некоторые психиатры используют своих пациентов и пациенток в качестве сексуальных рабов. Никто ведь не поверит умалишенному, когда тот будет во всех красках описывать многочисленные извращения, которыми главврач с ним занимался.

Отменив все встречи, я сидел и рисовал в воображении Инну, лежащую на полу с дырой в голове. Представлял, как моя сестра просыпается, чистит зубы, варит себе кофе, смотрит «Завтрак с Discovery», а затем бьется головой об письменный стол. Каждый удар сопровождается треском дерева, гармонично переплетающимся с хрустом черепа. В разные стороны разлетаются брызги крови и щепки.

Так прошло три дня, я уже успел побывать в квартире Инны, и вот сейчас я покидаю офис, чтобы все- таки навестить сестру.

Вероника Ивановна спрашивает:

– Вас сегодня опять ни для кого нет?

– Да, – отвечаю я и ухожу.

Ехать от делового центра «Олимп» – места, где располагается мой офис – до психиатрической больницы недолго, и спустя полчаса я уже жму руку доктору Пескову. Это низкий полноватый господин в белоснежном халате и домашних тапочках на ступнях. Он говорит:

– Приветствую! Признаюсь, что ждал вас раньше, – и смотрит на меня исподлобья маленькими, очень внимательными глазками.

От такого взгляда становится не по себе. Психиатры изучают любого человека, словно все вокруг – их пациенты. Они даже присматриваются к собственной физиономии в зеркале, сразу ставя диагноз.

– Как я уже сказал, ваша сестра определенно сошла с ума, – говорит доктор, пока мы идем по длинным коридорам больницы. Я прошу его показать Инну. – Все эти дни она лежит на кровати без движений и без звуков. Только глядит в потолок. Ранее я с таким не сталкивался.

Мы идем мимо палаты с человеком-часами. Из-за двери я слышу его голос: «Тик-так», – а доктор объясняет:

– Невозможно установить причину болезни. Об этом я хотел спросить вас. Происходило ли в последнее время что-нибудь необычное?

Сколько ни пытаюсь, я не могу вспомнить хотя бы одну странность Инны, появившуюся недавно. Все ее тараканы завелись еще в детстве.

– Ее мучили кошмары?

Доктор ведет меня мимо палаты с двумя женщинами, которые изображают жизнь бабочек: бегают от стены к стене и машут крыльями – и спрашивает:

– Ваша сестра слышала голоса? Может быть, она рассказывала вам о незнакомых людях, которые жили в ее квартире?

В ответ я мотаю головой. Инна не говорила мне ничего подобного. Никогда. Правда, один раз она разоткровенничалась и поведала мне о своем гомосексуальном опыте, но это не симптом умственного расстройства. У каждого есть, как минимум, одна такая история: когда было слишком много выпито.

– Она употребляла наркотические вещества? Может быть, ЛСД? Мескалин? Кетамин? В молодости она не увлекалась тареном? – спрашивает меня доктор, пока мы поднимаемся по лестнице на этаж выше.

О, да, думаю я, уж она-то употребляла. Говорю:

– Ничего серьезного. В основном, кокаин.