На этой глубине я нахожу знакомые слова.

История повторяется и в гостиной, и на кухне, и даже в туалете под кафельной плиткой в цементном растворе отечественного производства замурованы послания Инны. Боже, какую работу она проделала, окружая себя своим собственным безумием. Я стою с обрывками обоев в руках и думаю, стоит ли снимать паркет.

Но самое интересное открытие ждет меня, когда я ломаю подвесные потолки. Там нет записок. Вместо них мне на голову валятся фотографии. Десятки черно-белых и цветных фотографий. На них запечатлены пустые комнаты, и на обороте каждой стоит подпись: «Гном» плюс дата. Здесь у нее своеобразный почерк: буквы скачут и растягиваются – словно Инна писала в едущем поезде.

Некоторые интерьеры на фотографиях мне знакомы, некоторые – нет. Большую часть занимают снимки квартиры Инны и кафе, где она любила бывать. На других попадаются магазины, почта, музеи и кинотеатры. Но нигде нет людей – вот что странно.

Особенно интересные фотографии я складываю отдельной стопкой и убираю в карман. В них есть кое- что, не дающее мне покоя. Не скажу точно, что именно. Возможно, атмосфера, настроение, ракурс. Это кое-что может помочь мне пролить свет на причины помешательства моей сестры. Хотя далеко не факт, что я захочу знать эти причины.

Остальные снимки я сгребаю в кучу и распихиваю по ящикам тумбочки, стоящей в спальне у изголовья кровати. Когда-нибудь они еще мне пригодятся, но точно не сейчас.

Сейчас я стою посреди квартиры моей сумасшедшей сестры, где пол усыпан сотней идиотских записок, где стены обклеены тысячей коротких слов, а с потолка недавно шел ливень из фотографий. Я держу в руке кусок ободранных обоев, и в этот момент в кармане звонит мобильник. Судя по определившемуся номеру, это жена, и она уже дома.

Я отвечаю.

– Как дела? – говорит жена. В трубке я слышу шум воды и включенный телевизор.

– Вполне сносно, – говорю я и добавляю: если не считать того, что моя сестра сошла с ума.

Во время разговора я ногами запинываю весь беспорядок под кровать. От этого становится только хуже: бумага разлетается в разные стороны, получается что-то вроде пурги из записок. Я разговариваю с женой и одновременно борюсь со стихийным бедствием. Пытаюсь помочь себе свободной рукой, но в итоге лишь роняю мобильник на пол.

– Что случилось?! – раздается из трубки.

Я поднимаю мобильник и говорю:

– Да вот решил тут немного убраться, – я сажусь на кровать и достаю из нагрудного кармана рубашки пачку сигарет. Закуриваю и говорю: она сошла с ума на все долбаные сто процентов.

– А что с телефоном-то? – спрашивает жена. На заднем плане я слышу, как она режет лук и продолжает: ты его уронил что ли?

– Да, – говорю я. – Прямо на пол.

Жена на том конце провода готовит салат из помидоров, огурцов, фетаки и оливкового масла и говорит:

– Ты такой растяпа! – слышно, как она бросает овощи в большую миску. – Ты когда приедешь? У меня скоро все будет готово.

– Как только закончу, – отвечаю я и размышляю о том, что случится, если сжечь весь мусор здесь, прямо у себя под ногами. Нет, лучше все-таки сделать это на улице.

Я собираю бумагу в большие пластиковые пакеты, которые нашел в кладовой рядом с коробкой зубной пасты, и говорю:

– Мне надо тут кое-что спалить.

– Что именно? – спрашивает жена и добавляет: надеюсь, не ее квартиру.

– Нет, – отвечаю я и думаю, что это, в целом, неплохая идея.

Уничтожить тут все к чертовой матери да и забыть. Если квартиры не станет, то у меня не появится лишнего повода вновь посетить это безумие. Я чешу затылок и говорю:

– Вряд ли я буду разрушать ее дом, – я вытаскиваю на лестничную площадку мешки, до верху набитые записками и обоями, и говорю: я жгу ее бумагу. Она оставила мне в подарок несколько килограммов исписанной макулатуры.

– А что она писала? – спрашивает жена. Я слышу, как она жарит котлеты, купленные, скорее всего, в супермаркете.

Я выхожу из подъезда и тащу через двор здоровенные пакеты, из которых на асфальт вываливаются маленькие клочки бумаги, оставляя за мной предательский след.

Навстречу идут две женщины стандартного скамеечного типа. Они останавливаются и, создавая иллюзию непринужденной беседы, искоса смотрят на меня. Им уже далеко за пятьдесят, и поэтому им интересна любая странность. Главное, чтобы появилось хоть что-нибудь новенькое для дальнейшего обсуждения, а то ведь основные темы уже обсосаны до позвоночника и глубже.

В трубке жена говорит:

– Что она писала? Стихи? – слышно, как макароны летят в кипящую воду, а жена спрашивает: зачем ты сжигаешь ее стихи?

– Это не стихи, – отвечаю я. – Это полный бред. Я же говорю, она точно сошла с ума. Никаких сомнений.

Женщины все стоят и наблюдают за мной. Они видят, как я вытряхиваю содержимое пластиковых пакетов прямо на газон. Видят, как я достаю из кармана зажигалку и прикуриваю сигарету. Видят, как я говорю жене: