– Понятно, – добро кивает головой опер. – Вы сможете к нам завтра подъехать? Нужно побеседовать об убитом, попробовать установить мотивы, составить список подозреваемых лиц. Для этого нам нужно знать все детали жизни покойного.

– Конечно, – говорю я и протягиваю визитку. – Позвоните мне днем, и мы договоримся о встрече.

Опер уходит, оставляя меня один на один с долбаным мобильником. Суриков был отличным другом, должен заметить. Он всегда выручал меня: не глядя, подписывал документы на кредит, всегда давал хорошую отсрочку по платежам и низкие проценты. Частенько мы посещали его личную баню, напивались там текилой, дискутировали на темы французской поэзии начала XIX века, а затем играли с проститутками в водное поло.

Кто и за что мог прихлопнуть такого классного парня, как Суриков? Вряд ли это были конкуренты по бизнесу или что-то еще в этом роде: подобные убийства не совершаются топором. Такое мог сотворить только очень больной придурок. Слишком много сумасшедших для одного месяца, я думаю.

Так никуда и не позвонив, я выхожу на улицу немного размяться: жутко затекли ноги. Начинает светать, я слышу предутреннюю тишину. Это такое едва различимое гудение, сопровождаемое звоном капель, падающих с крыши. Где-то вдалеке собирается с мыслями рассвет. Я познакомился с Суриковым в начале девяностых. Тогда он еще не был крупным банкиром и торговал лесом. Можно сказать, что ему очень сильно повезло: какими-то удивительными путями он получил доступ к потоку деревьев, которые вырубали во время разработки месторождений драгоценных металлов. Древесина стоила больших денег, и, понятное дело, Суриков всеми правдами и неправдами старался пристроить свой товар.

Нас свела Маша Кокаинщица. Я иногда брал у нее кокаин, Суриков иногда брал у нее кокаин, и вот однажды мы столкнулись на ее тесной кухне. Мне сразу понравился этот крепкий мужчина с острым взглядом. Во всем его внешнем виде было что-то заставляющее уважать. Как я позже узнал, во время службы в армии он случайно подорвался на якобы учебной гранате и получил контузию. Именно то происшествие сделало лицо моего друга по-настоящему мужественным. Филолог с внешностью боксера – очень интересное сочетание.

После короткого разговора, двух дорожек кокаина и повторного короткого разговора мы поняли, что наши интересы пересекаются: у Сурикова был лес, а у меня был знакомый, у которого был знакомый, который мог бы подыскать покупателя на этот лес. Так пошла наша первая сделка. Я, правда, подумывал о том, чтобы кинуть Сурикова и удержать существенную часть денег, сославшись на временные трудности, но Маша Кокаинщица поведала мне одну историю.

Как-то раз некий человек (об имени его она решила умолчать) решил поступить с Суриковым подобным образом: задержал оплату, ныл про какие-то налоговые проверки и так далее. Прошла неделя, вторая, а в понедельник третьей Суриков приехал к нему в офис да и вышвырнул беднягу в окно. Офис этот находился на пятом этаже, и кидальщика спасло дерево, росшее прямо под его окном. Через несколько дней Суриков получил свои деньги, а кидальщик поставил на окна решетки. Я же пришел к выводу, что с человеком, обладающим стол взрывным характером, лучше не ссориться, и выполнил все обязательства, чем заслужил его доверие, а впоследствии и вовсе стал другом.

Сейчас я замерзаю, как последний идиот, с мобильником в руке и смотрю на погасшие окна его дома. Они похожи на почерневшие глаза большого зверя. Так получилось, что мне выпала участь быть крайним. Я проклинаю все на свете и звоню жене Сурикова. Раз гудок, два гудок, три гудок, затем в трубке раздается щелчок, и тихий женский голос с легкой хрипотцой отвечает:

– Алло, – томно говорит голос в трубке.

Жена Сурикова – это отдельная история. До встречи с ним она была порноактрисой и привыкла все делать с придыханием и похотливым взглядом. – Я вас слушаю, – говорит голос в трубке, а мне слышится: я вас трахаю.

– Анжела, привет, – говорю я, тщательно подбирая слова.

– Саша, это ты? – удивленно стонет Анжела. – Зачем звонишь?

– Да, это я. Кое-что случилось, и ты должна об этом знать.

Я представляю, как Анжела сейчас лежит под палящими лучами южного солнца и медленно покрывается загаром. Думаю, она предпочитает загорать топлесс: порноактрисам чуждо смущение. Я рисую в воображении картину голой Анжелы, развалившейся на шезлонге, и говорю:

– Аркаши больше нет.

Молчание. Затем:

– Как? Не может быть!

Этого я больше всего и боялся: придется объяснять. Что я и делаю.

– Анжела, Аркашу убили, – говорю и добавляю: мне очень жаль.

– Какой кошмар, – еле шепчет она, а мне слышится: какой оргазм.

Анжела в трубке начинает плакать, до меня доносятся через много сотен километров ее всхлипывания на другом конце земного шара.

– Что я скажу Сонечке? – плача, говорит она. – Как нам теперь жить? Саша, что мне делать?

– Успокоиться и немедленно приезжать сюда, – отвечаю я.

Анжеле предстоит пережить еще очень много часов несчастья: допросы в милиции, похороны, девять дней, сорок дней. На черта люди понапридумывали столько поводов для поминок, если они доставляют так много горя?

– Как это случилось? – спрашивает Анжела и повторяет: Саша, скажи мне, как это случилось.

Я не хочу ничего объяснять. Я хочу домой под теплое пуховое одеяло и не просыпаться дней пять. Поэтому говорю:

– Что? Анжела, тебя плохо слы… – кладу трубку и отключаю телефон на случай, если Анжела решит перезвонить.

Все, долг исполнен – теперь можно возвращаться домой. Я подхожу к машине, последний раз смотрю вокруг, чтобы собраться с мыслями, и неожиданно замечаю темный силуэт невдалеке от входной двери дома