пользы и выгоды не принесли, и расходы на ЗАГСы оказались напрасными.

Сергей — очень увлекающаяся натура, все его увлечения даже трудно перечислить. Например, он интересовался многими видами лечения, умел, в отличие от других, правильно дышать, вся его семья спала на полу, подстелив лишь легенькие матрасики, а на кровати и на диванах спала их собака Беатриче или гости. Сергей регулярно голодал, ежедневно в любую погоду ходил по часу(!) босиком по улице, в результате чего у него постоянно ноги были в ссадинах, мазуте или порезах от битого стекла. Но он все стоически переносил, оправдывая свою настойчивость тем, что это нужно, мол, для здоровья. И вот так он неделю голодал, терзал себя всевозможными испытаниями, а потом наступало время нашего очередного банкета, на котором выпивается и съедается огромное количество всякой всячины, и все, завоеванное с таким трудом, шло у него насмарку, после чего начинался новый этап борьбы за здоровье. Кстати, к алкоголю у Александрова отношение было тоже своеобразное. Он точно знал свою норму и никогда ее не превышал. Всегда, когда мы собирались за столом, он наливал себе полстакана водки, выпивал его после первого тоста, просил, чтобы ему больше не наливали, потому что все равно не возьмет в рот ни капли, и слово свое держал. Ограничивая себя в выпивке, Сергей зато не знал меры в разговоре. Где бы мы ни находились, он всегда захватывал слово и больше уже не отдавал его, ни под каким предлогом, даже если за столом находились генералы, министры, депутаты и прочие высокопоставленные лица.

Не следует думать, что жизнь Сергея в «Христофоре» текла все время радостно и бесконфликтно. Всякое бывало. Однажды он даже уходил от нас, но через некоторое время вернулся. Мы не стали лезть в бутылку и приняли его обратно. Почему он уходил? Обиделся, решив, что ему незаслуженно дают слишком много второстепенных ролей. Обида была совершенно необоснованной, при распределении ролей мы учитываем не их величину, а возможности исполнителей, стараемся каждому дать такие роли, в которых он мог бы максимально себя проявить и способствовать общему успеху спектакля. Сергей со временем это понял и уже не представлял своей жизни без «Христофора», ведь только у нас он смог раскрыть свои способности, и его талант засверкал всеми гранями. С другой стороны, и для театра большая удача, что у нас был такой артист.

Конечно же, вы спросите, а почему я все время пишу слово «был». Сережа Александров уже не работает в театре?

Те, кто любит «Христофор» и ходит в него постоянно, давно заметили это. На многих представлениях после окончания программы, когда мы раздаем автографы, нас часто спрашивают:

— А где это ваш маленький с усами? Уже не работает? А почему?…

А потому. Буквально через год после выхода первого издания этой книги Сергей Александров уехал на постоянное место жительства… в Израиль. Если бы меня кто-нибудь попросил назвать наиболее вероятную в нашем театре кандидатуру на такой переезд, Александрова я, если бы и упомянул, то, пожалуй, самым последним, даже после себя. Светловолосый, с усами а-ля Мулявин, «шчыры» белорус, ярый националист, вдруг в течение пары месяцев оформил все необходимые документы и расстался с еще недавно так горячо любимой Радзiмай. У нас у всех был самый настоящий шок. Уезжал ведущий артист, на котором держалось пол репертуара… Никто даже не догадывался об этом его решении. Как потом оказалось, его жена Люся давно об этом думала… Почему Александровы решили ехать именно в Израиль? Всех желающих там, как известно, пока не принимают, но Люся нашла среди своих предков евреев, и это дало право ей, а вместе с ней — и всей семье, поселиться на Земле обетованной.

В ОВИРе с Серегой произошел забавный случай. Вместе с ним в комнату чиновницы, принимающей документы, вошли две пожилые еврейки. Как потом оказалось, по фамилиям Филькинштейн и Роберман. По какой-то причине между ними и чиновницей начался спор, перешедший во взаимные оскорбления. Филькинштейн и Роберман обвиняли служащую в антисемитизме, та их, в русофобии и отсутствии каких-то подписей и печатей, доказывающих национальную принадлежность этих женщин.

— Какие печати?! Я чистокровная Филькинштейн, а я чистокровная Роберман, что вы от нас еще хотите?

— Доказательств, что вы еврейки!..

Бюрократический конфликт плавно переходит в международный, крики и оскорбления уже закладывают уши… и в это время чиновница замечает Серегу.

— Ваша фамилия, — кричит она.

— Александров Сергей Георгиевич.

— Еврей?

— Еще какой!

И чиновница, не глядя в Серегины бумаги, где не было и половины положенных штампов и подписей, назло Филькинштейн и Роберман, ставит ему главную для всех советских евреев печать «Выезд разрешается»…

Судя по первому письму, которое мы от него получили, они были в восторге от того, как их приняли. Вот некоторые выдержки из этого письма:

«Шалом, хаверим товим!» — что в переводе означает: «Гамарджоба, генацвале!» А если это уже забыли: «Мир вам, дорогие друзья!»

Во первых строках своего письма хочу рассказать вам о том, как я расставался с одной известной вам «мусульманской» (по мировой геральдике зеленая полоса на флаге означает приверженность исламу) республикой. Жена, обе дочери и собака улетели, а я остался и, как собака, занялся «соуминам», то есть «соуваннем па Минску», чтобы добавить в паспорт еще две печати, которые мне забыли поставить в ОВИРе и из-за которых наши доблестные пограничники меня развернули и не захотели пускать в самолет…

…Ладно, дело прошлое, поставил я эти печати и через два дня тоже улетел. Провожали меня так долго и обильно (жены под боком не было), что я даже не помню, как попал в такси, а из него — в самолет. Проснулся только в аэропорту Бен-Гурион. Почти как Мягков в «Иронии судьбы», правда, не зимой и без веника. В Тель-Авиве меня опять затолкали в такси, уже бесплатное, и отвезли к супружнице. Вот так, в 5 утра, я ввалился к Люське весь в свитере и пиджаке, с 12 тысячами белорусских рублей россыпью (наверно, сдача какая-то) и до безобразия протрезвевший. Было 30° тепла, дул «хамсин» (это ветер такой горячий из пустыни), и начиналось пекло…

…Домик мы сняли для начала небольшой, из трех комнат с мебелью, во дворе у нас 4 пальмы, розы, сливы и курятник с настоящими живыми курами. Город, в котором мы поселились, называется Ашкелон, он мне как-то сразу понравился. Белые дома, широкие улицы, школы и детские сады — куда ни плюнь. Рядом море, пальмы и бесконечные песчаные пляжи. Чтобы было совсем похоже на Рио-де- Жанейро, я решил купить себе белые штаны…

…Конечно, страну я пока воспринимаю, как турист, чисто эмоционально, еще нигде не учился и не работал. Денег, которые нам выдают, хватает на все и даже еще остается. Но так будет только первые полгода, потом придется устраиваться на работу. Неквалифицированной работы — пруд пруди, можно хоть сегодня начинать, а чтобы подтвердить диплом и устроиться по специальности, нужно обязательно выучить язык. Без него здесь никуда — это главная проблема для всех приезжих…

…Жратвы здесь навалом, она очень качественная и дешевая. А еще дешевле — водка, но ее почему-то не пьют. Может, из-за жары — сдохнуть можно. И матом не ругается никто, за 21 день ни разу не слышал. С непривычки даже как-то неуютно себя из-за этого чувствуешь.

… Театра в нашем городе еще нет, но строится огромный культурный центр, наподобие «саркофага» на Октябрьской площади. Приезжие артисты выступают во Дворцах культуры (их два), при мне уже были МХАТ Ефремова, Театр на Таганке и Задорнов. Ожидаются театр им. Маяковского, Гребенщиков с «Аквариумом» и, кажется, Виктюк. По телевизору смотрим ОРТ и РТР. БТ нет, но мы его и в Минске не смотрели…

В местные проблемы я пока не очень вник, больше интересуюсь вашими. Об остальном в следующих письмах.

Всегда ваш — Сергей Александров из «Христофора».