Если подвести основные итоги пятилетнего существования пионердвижения, то наряду с недостатками мы должны отметить и большие плюсы этого движения. Вот когда получаешь письмо из деревни от ребят, видишь, что пионерчик становится у нас таким живым бродилом: он во все вникает, ко всему прислушивается. Вот как пишет пионер: «Я мать хочу учить грамоте, но нет букваря. Ходил в избу- читальню, там говорят: все буквари по кружкам даны; а я, как пионер, должен заботиться, чтобы мать была грамотной». Правда, это наша беднота такая, что из Самарской губернии надо писать в центр, чтобы получить букварь, но такова наша жизнь. Пионер добивается и добьется своего.
В смысле вожатых… Я сегодня перечитывала одно письмо вожатой. Ее письмо — кусок нового быта, и немалую роль в обновлении быта играет пионердвижение. Пишет молоденькая девушка-вожатая из глухой сибирской деревни: «Мать была выбрана на съезд работниц и крестьянок, и вот, когда она приехала, она в семье рассказывала о съезде, о работе. Нам, — пишет вожатая, — так интересно было слушать, и братишки десяти-четырнадцати лет со вниманием слушали. Я подумала: «А ведь моим пионерам это тоже интересно послушать». Дальше начинается особенно показательное для нашего советского строя. Она не просто попросила свою мать пойти в пионеротряд — она идет в женотдел и докладывает, что важно было бы, чтобы ее мать, которая была на съезде, сделала пионерам доклад. Женотдел соглашается и говорит: «Мы ее командируем». Вот это кусочек нового, может быть незаметного па первый взгляд.
Новое — то, что эта девушка-вожатая смотрит на мать не только как на мать, по и как на общественного работника, как на члена организации, и она обращается не просто к матери, а к той организации, где мать состоит. Тут новый быт, новые отношения. Это — вожатый.
Но и сами пионерчики борются за то, чтобы в церковь не ходили, чтобы икон не вешали, вмешиваются всюду, где им кажется неладно то, что делается.
Несмотря на все недостатки пионердвижения, его влияние проникает глубоко. Но сейчас надо сказать, что требования гораздо выше, чем в первые годы были, — и со стороны самих пионеров и со стороны населения. Раньше так и смотрели, что быть пионером весело: поют песни, идут стройными рядами — все это очень хорошо. И рабочие так смотрели, когда дети уходили на собрания. Раньше там была всякая торжественность, и этим увлекались. Плохого тут ничего не было, но можно увлекаться несколько месяцев, полгода, год, а потом это входит в быт и больше уже не поражает: не поражают уже ни красные галстуки, ни маршировка, ни пение, — и требуется углубление содержания, и ребята недовольны. Посмотрите, о чем пишут ребята, чем они недовольны.
Они глубже всматриваются, то ли делает пионерорганизация, что надо. Сейчас по всей просвещенческой линии идет вопрос об углублении работы. Мы раньше просто организовывали избы- читальни, а сейчас население предъявляет очень высокие требования к содержанию работы избы-читальни — и к учителям их предъявляет, и к избачам. Например, на конференции работниц и крестьянок как говорили об учителях? «Они сами тоже темные, такие же, как и мы, они не понимают хороню общественных вопросов». И вот начинают к учителю предъявлять такие требования, которых раньше не предъявляли, и, понятно, по всем линиям. К пионердвижению тоже сейчас предъявляются большие требования, может быть больше, чем в какой-нибудь другой области, а между тем приходится работать пионерам в чрезвычайно трудной обстановке. Надо сказать, что в материальном отношении мы всё еще бедны, культура у пас еще отсталая.
Вот пионерчик должен написать письмо в центр, чтобы получить азбуку для матери. Все письма постоянно переполнены жалобами на то, что негде собираться. «Мы, — пишут пионеры, — ни разу в месяц не могли собраться». Тов. Эпштейн недавно устроил в Наркомпросе совещание представителей с фабрик и заводов, где говорилось вообще о помощи детским организациям но всем линиям, — и какая же картина рисуется? С одной стороны, страшная нищета в смысле помещений. Только одна работница, представительница «Освобожденного труда», говорила, что у них благополучно; остальные говорят, что сейчас большой подъем в смысле культурности масс, помещения страшно нужны. Часто стоит вопрос о том, что надо помещение отдать или под пионеркружок, или под швейный, и, конечно, швейный кружок берет верх, или оказывается, что музыкальные, струнные оркестры молодежи или взрослых нуждаются в помещении, — и пионеры остаются без помещения.
Потом на этом совещании, созванном т. Эпштейном, особенно ярко выступила другая сторона — это неподготовленность руководителей. Отряд в пятьдесят человек. Организовать его, наладить его работу часто гораздо труднее, чем в школе заниматься, потому что в школе есть определенная программа, определенные традиции, есть заведенный порядок, а тут по-новому надо подходить, надо дать новое, большое содержание, и один из выступавших указывал, как трудно бывает это. Решают показать пионерам кино. Как организовать это кино, — не знают. Нельзя этого от вожатого требовать, потому что этого еще никто не делает, не умеет делать, и надо подработать этот вопрос.
Трудности в настоящее время еще заключаются в том, что самая система всей организации еще не до конца проработана. Вначале был возраст от 11 до 14 лет. Это однородный состав. Тут игровые моменты, моменты занимательности являются решающими. Сейчас возраст, с одной стороны, понизили до 10 лет, а с другой — повысили до 16. У ребят 10 и 16 лет уже совершенно разные интересы, разные потребности. Пятнадцати-, шестнадцатилетние в деревне уже ведут свое хозяйство, часто бывает ответственными хозяевами, и вообще это возраст уже складывающегося во взрослого человека, где есть потребность в углубленной учебе, где совершенно другой жизненный опыт, другие интересы, возможности.
Возьмем хотя бы вопрос о труде. Например, мы работали в Наркомпросе над программой по труду для школы I ступени, и выясняется, что в 10 лет городские ребята еще только-только иногда подходят к трудовой деятельности. Начинает делать одно — начинает, положим, делать ящик, а в процессе работы у него еще цель меняется, и он вместо ящика решает сделать зоологический сад. Десятилетний в области труда часто еще совсем ребенок. А в 16 лет часто он уже работает на производстве. И все эти возрасты вместе сгружены, и, понятно, старшие решают, они являются решающими в организации, а младшие подчиняются, тянутся за старшими — и скучают. Старшим политучеба нужна, они ее требуют, а десяти-, одиннадцатилетние ребята тут чувствуют себя сбоку припека, начинают тяготиться всем этим, чувствуют неудовлетворенность от организации. Надо сказать, что сейчас это неудовлетворение очень сильно в рядах самих пионеров. Тут есть одно письмо — пишет один парнишка, должно быть лет двенадцати: «У нас в отряде большие недостатки, так как нет помещения для нас, где мы могли бы собраться и проделать все, что нам нужно. А то мы ни разу в месяц не собирались, потому что негде. А горю нашему никто не помогает. А потому, Крупская, у нас мальчики — они не похожи совсем на пионеров, и некоторые бросают быть пионерами. Среди ребят нет никакой связи, так как друг на друга почти не смотрят. Нужно это, Крупская, изжить. У нас нет настоящего вожатого: просто комсомолец из рядов комсомола, его заставили работать вожатым». Вот характерное письмо, которое категорически требует изжить такое положение.
Ребята бьются в заколдованном кругу. Они пишут: «Что же вожатый? Все равно достать ничего не может». Так что тут нужна очень серьезная и материальная помощь, с одной стороны, и с другой — нужна методическая помощь. Не только система еще не проработана, но у нас и методически не проработан вопрос,
Я перед тем, как идти сюда, посмотрела все, что сама писала о пионердвижении, и выходит так, что нового сегодня ничего не скажешь против того, что было сказано. Но чувствуется, чего-то нет. Говорим о труде, но это не проработано, ребята сами этого вопроса решить не могут. Надо, чтобы было проработано, какой труд, в какой форме надо проводить, — это надо самым подробнейшим образом разработать и вожатым и пионерам рассказать, дать нужные пособия. На страницах «Комсомольской правды» помещена статья о бойскаутизме под заголовком «Надо ли отказаться от буржуазного наследства?» Заглавие, по- моему, чрезвычайно неудачное — отказываться от буржуазного наследства, конечно, надо, вся наша революционная деятельность является отказом от буржуазного наследства. Это не значит, конечно, что мы не используем опыт буржуазии, ее достижения.
То же и в отношении бойскаутизма. Некоторые методы, приемы из бойскаутизма надо взять. Но автор торопится, и из этого делается целый ряд несколько поспешных выводов. Дело не в одних методах. Дело в цели. А методы часто определяются в бойскаутизме целями, которые ставит буржуазия бойскаутизму. Так
