надежды.

— Я бы с удовольствием сбросил ее с крыши, — продолжал Пирс, не обращая внимания на хохот, — но она носит моего ребенка. Если кто-нибудь бросит нам веревку, буду весьма обязан.

— Конечно, мы вам поможем, — ответил им чей-то голос. По произношению можно было безошибочно узнать жителя Кентукки.

В комнате вспыхнула спичка и кто-то зажег лампу, а секундой позже в окне появился по пояс голый бородатый мужчина. Он держал в руке лампу. Другой мужчина бросил им веревку.

С молниеносной быстротой Пирс подхватил ее на лету, в который раз продемонстрировав силу и ловкость, которые Джорджи до сих пор принимала, как нечто само собой разумеющееся.

— Поймал? — спросил мужчина.

— Да. Натяните ее. — Обмотав веревку вокруг тела. Пирс встал на ноги, увлекая за собой Джорджи.

— Держись за веревку и поднимайся, — скомандовал Пирс.

Джорджи, всегда гордившаяся своей ловкостью, без труда выполнила эту задачу. Вскоре они с Пирсом добрались до окна, из которого высовывались трое парней, получивших огромное удовольствие от представления. Они бесцеремонно уставились на Джорджи.

— Благодарю вас, — пробормотала она и, бросив веревку, торопливо прошествовала в свою комнату, находившуюся напротив.

— Похоже, твоя женщина, сущее наказание, — с сочувствием сказал один из ротозеев, высовываясь из расположенного на верхнем этаже окна.

— Да уж, — мрачно ответил стоявший у нее за спиной Пирс.

— Будешь знать, как жениться на рыжих, — раздался откуда-то снизу голос с шотландским акцентом.

Вся компания снова захохотала и заулюлюкала.

Джорджи очень сожалела, что у нее не было под рукой пригоршни камней, чтобы заткнуть этих бездельников. Она не чаяла, как поскорее доползти до своей комнаты и скрыться от орущих негодяев.

Вдруг она вспомнила о туфлях и быстро повернулась к Пирсу, который с трудом протискивался в узкое окно.

— Мои туфли. В них деньги.

Пирс уже стоял на полу. Он резко выпрямился. При лунном свете Джорджи видела, как он сжимает и разжимает кулаки.

После некоторого молчания, он заговорил усталым голосом.

— Ну конечно же, туфли, — он подошел к двери и плечом отодвинул в сторону огромный комод, не обращая внимания на страшный скрежет. Распахнув дверь, он картинно вытянул руку:

— После вас, моя дорогая.

Отодвинувшись от него как можно дальше, Джорджи торопливо кинулась в тускло освещенный зал.

Она не успела сделать и двух шагов, как он крепко схватил ее за руку и подвел к лестнице.

Джорджи взглянула на его лицо и прочла едва сдерживаемую ярость. Его губы были крепко сжаты, а на шее ходили желваки. Пожалуй, на этот раз она зашла слишком далеко. Может быть, стоит извиниться и это хоть как-то разрядит обстановку?

Они поднялись на лестницу, и Джорджи уже открыла было рот, чтобы принести извинения, но тут же снова его закрыла. Негодяй был полностью одет!

Ухватившись за перила, Джорджи резко остановилась.

— Ты одет! Так ты с самого начала знал, где я была и позволил мне ползать по скользкой крыше. Я ободрала все коленки! Чуть не разбилась насмерть! А ты в это время преспокойно застегивал ремень.

— Да, — криво усмехнулся Пирс. — На тебя было смотреть гораздо забавнее, чем на жеребенка, опьяневшего от прокисшего сусла.

Мучения, выпавшие на долю Джорджи во время путешествия в Хэнгтаун, можно было сравнить разве что с приступом морской болезни. Словоохотливый кучер шутливо назвал это «дьявольской скачкой» в Хэнгтаун. Первую часть пути Джорджи чувствовала себя весьма скверно. Экипаж с бешеной скоростью мчался по равнине. Но это показалось ей сущим раем, по сравнению с тем, что случилось потом, когда экипаж выехал на гористую местность и его стало подбрасывать на каждой кочке. Джорджи подскакивала, как мяч, больно ударяясь головой о потолок. Со всех сторон ее толкали чьи-то локти и колени. При этом она вынуждена была сидеть прямо, как аршин проглотивши, потому что проклятый корсет немилосердно сдавливал грудь.

Мало того, Джорджи вдруг почувствовала жесткий приступ тошноты, грозивший в любой момент перейти в рвоту. Она была зажата между Пирсом и каким-то костлявым малым, и изнывала от жары. Несколько раз экипаж останавливался, чтобы поменять лошадей, и Джорджи могла немного прогуляться и размять задеревеневшие конечности. Но когда экипаж снова тронулся в путь, ей не оставалось ничего лучшего, кроме как дышать дорожной пылью, которую заносил в открытое окно знойный ветер.

Трем мужчинам, сидевшим напротив Джорджи, повезло гораздо меньше. До них драгоценное дуновение ветерка почти не доходило. Их лица были залиты потом, который потоками струился за воротнички добротных хлопчатобумажных рубашек.

Джорджи обратила внимание, что люди здесь одевались очень практично, были вооружены до зубов и, казалось, не испытывали никаких неудобств при самых тяжелых обстоятельствах. Они громко разговаривали, заглушая скрип колес, грохот копыт и свист кнута. Эти искатели приключений могли без конца болтать о золоте, которое они непременно найдут, о том, что они на него купят, когда разбогатеют.

Джорджи не принимала участия в этих занимательных беседах, притворяясь спящей. Иногда она смотрела в окно, за которым виднелась только сухая выжженная трава, да изредка встречались дубы. За время путешествия они проехали всего одну-две фермы. Единственным свидетелем жизни на этой дикой земле был непрерывный поток фургонов. Когда экипаж поднялся выше в горы, некоторое разнообразие в монотонный пейзаж внесли высокие сосны, но эти вечно-зеленые великаны напоминали Джорджи об Орегоне и еще больше разбередили душу.

Пирс, казалось, был очень доволен, хотя и не принимал активного участия в общем разговоре. Ну, конечно. Он настоял-таки на своем. Уже в который раз.

Во время путешествия он вел себя как истинный джентльмен. Никто не мог бы усомниться в его искренней заботе о Джорджи. Во время остановок, он помогал ей выйти из экипажа и регулярно справлялся о ее самочувствии. Старался усадить ее поудобнее и оберегал как мог.

Но вчерашней ночью он показал свое истинное лицо, обозвав ее лгуньей перед толпой гогочущих пьяниц. И это ее муж! Он наслаждался каждым мгновением ее позора и дурацким смехом перепивших подонков. Он не был джентльменом, как она не была леди. Пирсу следовало бы вызвать их на дуэль и хоть одного пристрелить из пистолета, с которым он носился, как дурень с писаной торбой.

Экипаж подскочил на очередной кочке, и Джорджи чуть не закричала от боли, так сильно врезался в тело корсет.

Ее охватило непреодолимое желание ослабить шнурки, но после вчерашней ночи она больше не допустит, чтобы из нее делали посмешище.

Стараясь хоть немного расстегнуть шнурки, Джорджи поклялась себе, что никогда в жизни не попадется на глупой лжи. С этого момента она будет вести себя, как настоящая леди, и из уст ее будет исходить святая правда. Во всяком случае, в одном Пирс был безусловно прав. Отец вполне взрослый человек и ему действительно пора отвечать за свои поступки. У нее своих забот по горло, а главная из них — это теплящаяся у нее внутри маленькая жизнь, которая с каждым днем давала о себе знать все больше и больше.

Когда она кувыркалась по крыше, жизни ребенка грозила смертельная опасность. Никогда больше она не повторит подобной глупости. Даже ради отца.