местных рыбаков. Какой-нибудь богач посылал, например, в одну из прибрежных деревень 10.000 рублей для постройки спасательной лодки. Его пожертвование принимали, но выбор места, где поставить лодку, и какого типа лодку построить в данном месте, предоставлялся местным рыбаками и морякам.

Планы новых судов не были составлены в адмиралтействе. — «В виду того», читаем мы в докладе Общества, «что необходимо, чтобы люди, пускающиеся в море, вполне доверяли своей лодке. Комитет особенно стремится к тому, чтобы в каждом пункте строили лодку того типа и той оснастки, которые будут выбраны или выработаны самою местною группою». Потому-то в это дело каждый год вносятся новые усовершенствования.

И всё это делается добровольцами, организующимися в местные комитеты и группы; всё происходит на началах взаимной поддержки и взаимного соглашения! Настоящие анархисты! И делается всё это громадное дело, не взимая никаких налогов — что не помешало между прочим Спасательной Ассоциации получить в прошлом году 430.040 рублей добровольных взносов.

Что касается достигнутых результатов, то вот они:

Ассоциация имела в 1891 году 293 судна; она спасла в этот год 601 человека и 33 корабля, а в-общем, со времени основания ею были спасены 32.671 человеческая жизнь.

В 1886 году, когда три судна Ассоциации погибли в волнах, со всеми находящимися на них людьми, в неё записались сотни новых добровольцев, образовавших местные группы, и результатом этой агитации была постройка более двадцати новых лодок и основание двадцати новых спасательных станций.

Заметим мимоходом, что та же ассоциация посылает ежегодно рыбакам и морякам прекрасные барометры по ценам в три раза меньшим их действительной стоимости. Она распространяет метеорологические знания и сообщает заинтересованным лицам о всех внезапных бурях, предсказываемых учёными.

И опять-таки, повторяем, в организации этих сотен мелких комитетов и местных групп нет абсолютно никакой иерархии, ,никакого начальства: они состоят исключительно из добровольцев, берущих на себя обязательство выходить в море по данному сигналу, который почти всегда даётся на берегу, с общего согласия самих гребцов и часто — собравшегося на берег населения и из людей, интересующихся этим делом. Центральный Комитет, представляющий собою центр для переписки, совершенно в это не вмешивается.

Едва ли нужно прибавить, что, когда в рыбачьей деревне, где держат спасательную лодку, происходит голосование, — например по вопросу о школах или о местных налогах, то местные лодочные комитеты не принимают участия в нём, как таковые, — скромность, которой не отличаются, к несчастью, члены городских дум. Но зато, с другой стороны, люди, входящие в эти комитеты, не допускают также, чтобы ими распоряжались в их деле спасения погибающих те, кто сам в жизни никогда не боролся с бурей. По первому сигналу об опасности, они являются, сговариваются друг с другом, куда и как держать курс, и отправляются в путь. У них нет ни мундиров, ни петличек; но есть зато полная готовность рисковать жизнью для общего дела.

Возьмём другое подобное же общество — Красный Крест. Оставим в стороне его название и посмотрим, что оно собою представляет.

Представьте себе, что было бы, если бы лет двадцать пять тому назад кто-нибудь сказал бы следующее: «Государство очень хорошо знает, как убивать людей. Убить двадцать тысяч в один день и ранить пятьдесят тысяч, — ему нипочём. Но оно совершенно неспособно оказать помощь своим собственным жертвам. Поэтому, — раз уж существуют войны — в это дело должен вмешаться частный почин. Нужно, чтобы добровольцы взялись за дело и создали для этой гуманной цели международное общество».

Сколько насмешек посыпалось бы на голову того, кто осмелился бы, полвека тому назад, сказать нечто подобное! Его прежде всего назвали бы утопистом, а затем, если бы его удостоили ответом, то наверное сказали бы: «Глупый вы человек! Именно там, где помощь будет всего нужнее, добровольцев-то не окажется! Ваши свободные госпитали сосредоточатся все в безопасных местах, а на перевязочных пунктах, на поле битвы, никого не будет. Кроме того, подумайте о соперничестве между различными национальностями! Дело кончится тем, что несчастные солдаты будут умирать без всякой помощи». И у каждого нашлось бы своё разочаровывающее возражение. Кто из нас не слыхал подобного рода речей!

И вот мы теперь знаем, что из этого вышло. Везде, в каждой стране, в тысячах местностей организовались общества Красного Креста, и когда вспыхнула война 1870–71 гг., его добровольцы могли приняться за работу. Явились во множестве люди, — мужчины и женщины, которые предложили свои услуги; госпитали и перевязочные пункты организовались сотнями; целые поезда перевозили всё нужное для госпиталей: жизненные припасы, бельё, лекарства для раненых. Английские комитеты посылали даже целые транспорты припасов, одежды, лопат, семян для обсеменения полей, рабочий скот, — даже паровые плуги с работавшими при них людьми, чтобы помочь обрабатывать землю в местностях, разорённых войною. Загляните только в сочинение Густава Моннье «Красный Крест» — и вы будете поражены размерами того, что было сделано.

Что же касается до пророков, всегда готовых отрицать в других людях всякий здравый смысл и всякий ум, и считающих только самих себя способными управлять миром по своему произволу, то ни одно из их пророчеств не сбылось.

Самоотвержение добровольцев Красного Креста оказалось выше всяких похвал. Они стремились занять именно самые опасные пункты, и в то время, как французские врачи, находившиеся на службе у государства, убегали при приближении пруссаков со всем своим штатом, — добровольцы Красного Креста продолжали своё дело под пулями, вынося все грубость, как бисмарковских, так и наполеоновских офицеров и ухаживая одинаково за ранеными, к какой бы национальности они ни принадлежали. Голландцы и итальянцы, шведы и бельгийцы, даже японцы и китайцы, отлично уживались между собою. Они размещали свои госпитали и амбулатории, смотря по надобности данной минуты, и если в чём соперничали, то в гигиеничности своих больниц. Сколько французов до сих пор ещё вспоминают с чувством глубокой благодарности о той заботливости, с которою ухаживала за ними в амбулаториях Красного Креста какая- нибудь сестра милосердия, голландка или немка!

Но для сторонников распространения государственной власти всё это не имеет никакого значения! Их идеал, это — полковой военный врач, состоящий на службе государства. И пусть пропадает весь Красный Крест со всеми его гигиеническими госпиталями, раз только его доктора — добровольцы, а не чиновники!

Вот, следовательно, перед нами организация, недавно только возникшая и уже насчитывающая своих членов сотнями тысяч,— организация, которая имеет свои амбулатории, свои больницы, свои поезда, вырабатывает новые приёмы для лечения ран, и которая зародилась благодаря инициативе нескольких человеческих личностей.

Нам возразят, может быть, что и государства, во всяком случае, тоже приняли в этом деле некоторое участие. Это правда. К сожалению, государство уже наложило свою руку на «Красный Крест», чтобы завладеть им, сделать из него чиновничий департамент. Центральные комитеты «Красного Креста» состоят уже под председательством тех, кого лакеи зовут «принцами крови», а местные комитеты теперь уже пользуется покровительством различных губернаторов и генеральш. Но разве от этого покровительства зависел успех организации во время франко-прусской войны? Он зависел от тысячи местных комитетов, в каждой стране, от деятельности отдельных личностей, от самоотвержения десятков тысяч мужчин и женщин, стремившихся облегчить страдания жертв войны. И это самоотвержение было бы ещё сильнее, если бы государства вовсе не вмешивались в дело.

Во всяком случае, не от распоряжений какого-нибудь центрального международного комитета зависело то, что в 1871 году англичане и японцы, шведы и китайцы поспешили на помощь к раненым. Не распоряжения какого-нибудь интернационального министерства заставляли выстраивать госпиталя на занятой войсками территории и устраивать перевязочные пункты на полях сражения. Всё это сделалось благодаря почину добровольцев из каждой страны, которые, явившись на место войны, вовсе не сцепились между собою, как предсказывали якобинцы, и принялись за работу без всякого различия национальностей.

Мы можем, конечно, сожалеть о том, что столько усилий употреблено на такое дело и спросить, как спрашивает ребёнок в стихотворении Виктора Гюго: «Зачем же их ранят, если потом их лечат?» Стремясь