приказы[5].

Довольно с нас якобинских утопий! Посмотрим, нельзя ли устроиться как-нибудь иначе.

В 1793-м году деревня морила голодом большие города и убила этим революцию. А между тем известно, что урожай хлебов во Франции в 1792–93 годах не был меньше обыкновенного; и есть основания думать (Мишле), что он был даже больше. Но, завладев значительною частью помещичьих земель и собрав с них урожаи, деревенская буржуазия не хотела продавать свой хлеб за ассигнации, которые Революция пустила в обращение, а держала его у себя в ожидании повышения цен или появления золотой монеты. И никакие, самые строгие меры, принимавшиеся Конвентом с целью заставить продавать хлеб, никакие казни не могли ничего поделать с этой стачкой крестьян против городов. Между тем комиссары Конвента, как известно, не церемонясь, гильотинировали спекулянтов, а народ вешал их на фонарях; и всё-таки хлеб оставался в деревнях, тогда как городское население голодало.

Но что предлагали в то время крестьянскому населению в вознаграждение за его тяжёлый труд?

Ассигнации! Клочки бумаги, цена на которые падала с каждым днём, на которых стояла цифра в пятьсот ливров, когда они в действительности не стоили и десяти. За билет в тысячу ливров нельзя было купить даже пару сапог, и очень понятно, что крестьянин не хотел отдавать труд целого года за кусок бумаги, который не дал бы ему даже возможности купить новую блузу.

И до тех пор, пока крестьянину будут предлагать не имеющие ценности клочки бумаги — будут ли это ассигнации или «трудовые чеки», — будет повторяться то же самое. Припасы будут оставаться в деревнях, и город их не получит, сколько бы ни гильотинировали и ни топили крестьян.

Крестьянину нужно предлагать не бумаги, а такие предметы, в которых он непосредственно нуждается: веялку и косилку, в которых он теперь отказывает себе, скрепя сердце; одежду, которая защитила бы его от непогоды; лампу и керосин, чтобы заменить его лучину; заступ, грабли, плуг, — одним словом всё то, чего он лишён теперь, не потому, чтобы он не чувствовал потребности в этом, а потому что в его жизни, полной лишений и тяжёлого труда, множество предметов недоступно для него по своей цене.

Пусть город примется тотчас же за производство того, что необходимо крестьянину, вместо того, чтобы выделывать разные безделушки для украшения дамских туалетов. Пусть парижские швейные машины шьют, вместо приданых для кукол, рабочие и праздничные одежды для крестьянина; пусть заводы займутся выделкой земледельческих машин, заступов и грабель, вместо того, чтобы ждать, пока англичане пришлют эти вещи в обмен на французское вино!

Пусть город пошлёт в деревню не комиссара, опоясанного красным или разноцветным шарфом, с приказом везти припасы в такое-то место, а пусть пошлёт туда друзей, братьев, которые скажут крестьянам: «Привозите нам свои продукты и берите из наших складов всё, что хотите». Тогда жизненные припасы будут стекаться в город со всех сторон. Крестьянин оставит себе то, что ему нужно для собственного существования, а остальное отошлёт городским рабочим, в которых он — в первый раз во всей истории —увидит не эксплуататоров, а братьев.

Нам скажут, может быть, что это требует полного переустройства общества. Для некоторых отраслей несомненно так. Но есть множество таких отраслей, которые смогут очень быстро приспособиться к тому, чтобы доставлять крестьянину одежду, часы, мебель, утварь и простые машины, за которые теперь город заставляет так дорого платить. Ткачи, портные, сапожники, жестяники, столяры и многие другие могут без всякого затруднения оставить производство предметов забавы и роскоши, ради труда полезного. Нужно только, чтобы люди прониклись мыслью о необходимости такого преобразования, чтобы они смотрели на него, как на дело справедливое и прогрессивное и перестали предаваться любимым мечтаниям теоретиков — о том, что «революция должна ограничиться завладением прибавочною стоимостью, оставив в прежнем виде производство и торговлю».

Именно в этом заключается, по нашему мнению, весь вопрос — в том, чтобы предложить крестьянину в обмен на его продукты не клочки бумаги, — что бы ни было на них написано, — а самые предметы потребления, в которых он нуждается. Если это будет сделано, жизненные припасы будут отовсюду стекаться в города. Если этого не будет — мы будем иметь в городах голод со всеми его последствиями: реакцией и подавлением революционного движения.

Мы уже видели, что все большие города получают хлеб, муку, мясо, не только из провинции, но и из- за границы. В Париж из-за границы присылаются бакалейные товары, пряности, рыба, различные продукты, составляющие предмет роскоши, и значительное количество хлеба и мяса.

Но во время Революции на заграничный ввоз нельзя будет рассчитывать, или, по крайней мере, придётся полагаться как можно меньше. Если теперь русский хлеб, итальянский или индийский рис, а также испанские и венгерские вина наполняют западно-европейские рынки, то это происходит не от того, что в странах, вывозящих их, этих продуктов слишком много, или что они растут там сами без труда, как сорная трава в поле. В России, например, крестьянин работает по шестнадцати часов в сутки и голодает от трёх до шести месяцев в году, чтобы продать свой хлеб на вывоз и заплатить подати помещику и государству. Как только хлеб собран, полиция уже является в русские сёла и продаёт у крестьянина последнюю корову, последнюю лошадь, в уплату недоимок и выкупных платежей — если только крестьянин сам уже не продал своего урожая скупщику, на вывоз за границу. Таким образом, крестьянин оставляет себе хлеба на девять, на шесть месяцев, а остальное продаёт, чтобы его корову не продали чиновники за три рубля. А затем, чтобы прожить до нового урожая — в течение трёх месяцев в хороший год и полгода в плохой год — он примешивает лебеду в свой хлеб, в то время как в Лондоне лакомятся бисквитами из его муки. Теперь хорошо известно из самих казённых статистик, что если бы из Европейской России не вывозили ни одного пуда ржи и пшеницы, то их было бы ровно столько, сколько нужно на прокормление населения.

Но как только произойдёт революция в России, русский крестьянин оставит свой хлеб для себя и для своих детей. Итальянские и венгерские крестьяне сделают то же самое, и будем надеяться, что этому примеру последуют и индусы. Даже в Америке производство пшеницы сократится, если только и там начнётся рабочее движение. Следовательно, на привоз хлеба и кукурузы из-за границы плохой будет расчёт.

Вся наша буржуазная цивилизация основана на эксплуатации низших рас и стран с отсталою промышленностью, и первым благодеянием революции будет то, что она позволит освободиться этим, так называемым, низшим расам, от их якобы цивилизованных благодетелей. Но это освобождение будет иметь последствием значительное уменьшение притока жизненных припасов в большие западно-европейские города.

Относительно внутренних дел предсказать что-нибудь оказывается труднее.

С одной стороны крестьянин несомненно воспользуется революцией, чтобы распрямить свою спину, согнутую над землёю. Вместо того, чтобы работать по четырнадцати и шестнадцати часов, как теперь, он совершенно справедливо захочет отдыхать половину этого времени, что может повести к уменьшению производства главных жизненных продуктов — хлеба и мяса.

Но с другой стороны, производство, наоборот, усилится от того, что крестьянину не придётся больше работать на тунеядцев. Будут расчищены новые земли, будут пущены в ход новые, более совершенные машины. — «Никогда ещё земля не была так хорошо вспахана, как в 1792 году, когда крестьянин получил ту землю, которой так давно желал», говорит Мишле в своей истории Великой Революции.

Через очень короткий промежуток времени, когда усовершенствованные машины и химическое и всякое другое удобрение станут доступны общинам, каждый крестьянин сможет вести усовершенствованную, усиленную, интенсивную культуру. Но в начале есть основание думать, что, как во Франции, так и в других странах, произойдёт уменьшение количества земледельческих продуктов.

Благоразумнее поэтому предполагать, что привоз продуктов, как из местностей внутри страны, так и из-за границы, в общем уменьшится.

Как же пополнить этот недостаток?

Очень просто: заменить недостающее собственными силами. Нечего искать в тумане разрешения вопроса, когда оно так просто.

Большие города должны заняться обработкой земли, подобно деревням. Нужно вернуться к тому, что называется в биологии «интеграцией функций)». После того, как установлено разделение труда, приходится