особенно с девушкой.

— И когда мы, казалось, были близки к этому, они избавились от нас и увезли ее, что закрыть ей рот раз и навсегда.

— Я не давал распоряжения убивать ее…

— Не виляйте, пожалуйста. Коттедж, куда они отвезли ее, принадлежит мисс Уинкуорс. Откуда они знали, куда увезти Виолу?

— Я знаю мисс Уинкуорс. Я узнал ее вчера, несмотря на маску, а она узнала меня. Я позвонил ей и сказал, что девчонка опасна для нас и ее надо запереть куда-нибудь на несколько часов. Она предложила свой коттедж близ Вутона.

— Она, несомненно, знала, что подразумевается под словами «запереть на несколько часов».

— Это ложь!

— Но ведь девушка могла потом узнать имя владелицы этого коттеджа?

— Мы велели Уиверу и Фолону взломать замок двери. Тогда никакой ответственности на нее не падало.

— Оставим это. Эта ваша уловка не лучше других. А теперь… — Фэн слегка наклонился вперед. — Мы подошли к самому важному. Скажите точно, что вы такое увидели, когда осматривали тело мисс Тарди, что заставило вас сказать: «Никто из присутствующих здесь не мог убить ее!»

Хеверинг глубоко вздохнул.

— А, вы слышали об этом? Что ж, это правда. Я был полицейским врачом, как я уже говорил. Никогда нельзя абсолютно точно установить, сколько времени назад умер человек, но чем быстрее вы осмотрите тело, тем точнее можно определить время смерти. Я осмотрел труп приблизительно без десяти двенадцать. И могу поклясться, что старуха умерла не позже 11.45 и не раньше, чем в 11.35. Вы понимаете, что это значит?

— Конечно, — ответил Фэн спокойно. — Кстати, мне интересно, сообщили ли вы об этом всем остальным?

— Я сказал Россетеру.

— Ах, да, — Фэн в темноте улыбнулся. — Между 11.35 и 11.45 вы все были вместе, в другой комнате. И никто не мог войти в дом извне.

Хеверинг дрожал и был почти в истерике.

— Следовательно, — сказал он, — если никто из нас не мог этого сделать, ее убила девушка, больше некому!

— Черт, — сказала Виола, — дождь пошел!

К сожалению, она была права. Темные тучи заволокли ночное небо, звезды скрылись. В листве зашуршали тяжелые капли.

— В конце сада когда-то была беседка, — сказал Кадогэн. — Бежим туда живей!

Беседка оказалась на месте, и они, слегка запыхавшись, взбежали по ступенькам под крышу. Кадогэн зажег спичку и осветил неуютное пыльное помещение, составленные у стен складные стулья, садовые инструменты, ящики и тому подобное. Напротив входа стояла большая дубовая скамья, и они сели на нее. Кадогэн вглядывался в темноту.

— Эта беседка… брр… у меня мороз по коже от нее, — сказал он и добавил: — Когда я был студентом, я здесь э… э… ухаживал за одной девушкой.

— Хорошенькой?

— Нет, не особенно. У нее были довольно толстые ноги, а звали ее… звали ее… черт побери! Забыл! Напрочь забыл… Я себя неважно чувствовал и не вкладывал в это занятие много пыла. Не думаю, чтобы она получила особенную радость, бедняжка.

С момента задержания Хеверинга прошел час, и теперь его временно поместили в комнату рядом с Фэном, где он сидел словно одурманенный, безразличный ко всему. Фэн выставил всех, заявив, что ему нужно подумать. Хоскинс ушел с Уилксом, пригласившим его к себе выпить, поскольку запасы спиртного у Фэна иссякли. И сейчас везде был мир и покой, если не считать доносящихся из комнаты какого-то студента звуков джаза.

— Все-таки странно поступают некоторые люди. — сказал Кадогэн, — а некоторые совершают сверхстранные поступки. Например, мисс Снейс, Россетер или… — мрачно добавил он, — или Фэн.

— А вы все свое время расходуете на то, что помогаете ему охотиться за убийцами?

— Я? — Кадогэн неожиданно хихикнул. — Нет, боже сохрани. Это смешно.

— Что смешно?

— Вчера вечером, только вчера вечером я жаждал приключений, волнений и тому подобного лишь бы отдалить приближение старости. Гете сказал, что надо быть очень осторожным в своих желаниях, потому что они могут сбыться. Как он был прав! Я хотел избавиться от скуки, и боги поймали меня на слове.

— Никак не думала, что вы ведете скучную жизнь.

— К сожалению, это так. Вижу одних и тех же людей, делаю одно и то же. Пытаюсь делать то, что люблю и за что мне заплатят чуточку больше.

— Но вы знамениты, — возразила Виола. — Профессор Фэн сказал это. А я вспомнила, где видела ваше лицо раньше. В «Радио таймс».

— А, — произнес Кадогэн без особого энтузиазма. — Было бы лучше, если бы они не печатали таких портретов, не спросясь. Я там похож на мистика, пытающегося наладить связь с неведомым миром, страдающего к тому же несварением желудка.

Виола улыбнулась.

— Я до сих пор не могу себе представить, что вы пишете стихи. Это потому, что вы такой простой, с вами легко.

— Знаете, вы меня обрадовали, а то я боялся, что вырождаюсь в «обыкновенного прядильщика слов, подобно червяку».

— Ну вот, вы все портите, когда так говорите.

— Простите. Это была цитата об Александре Попе.

— Мне наплевать, о ком эта цитата. Нехорошо с вашей стороны цитировать то, что я не понимаю. Это то же самое, что говорить с кем-нибудь на языке, которого он не знает.

— О, господи! — Кадогэн искренне огорчился. — Честное слово, это просто привычка. Но ведь было бы гораздо хуже, если бы я говорил с вами, как с ребенком.

Виола продолжала свою мысль о том, что Кадогэн не похож на поэта.

— Вы должны иначе выглядеть!

— Почему? — спросил Кадогэн. — Нет никаких причин, чтобы поэты выглядели как-то особенно. Вордсворт был похож на лошадь, Честертон — вылитый Фальстаф, Уитмен — сильный и волосатый, как золотоискатель. Фактически «поэтического типа» не существует. Чосер был государственным служащим, Сидни — солдатом, Вийон — вором, Марвелл — членом парламента, Бернс — крестьянским парнем, Хадеман — профессором. Можно быть любым человеком и все же быть поэтом. Поэт может быть чванливым, как Вордсворт, или скромным, как Харди. Богатым, как Байрон, или бедным, как Фрэнсис Томпсон, верующим, как Каупер, или язычником, как Кэрью. Не важно, во что он верит. Шелли верил во все бредовые идеи, какие только существовали. Китс не верил ни во что, кроме священной сердечной привязанности. И держу пари, милая Виола, что вы могли бы встречать Шекспира по дороге на работу каждое утро в течение двадцати лет, ни разу не обратив на него внимания… Боже милостивый, получилась настоящая лекция.

— А все-таки у поэтов должно быть что-то общее!

— Конечно. Все они пишут стихи. Но хватит об этом. Я вам, вероятно, наскучил.

— Чудак, — Виола ущипнула его. — Мне очень интересно.

Они замолчали, прислушиваясь к шуму дождя, барабанившего по крыше.

— По-моему, вам надо жениться, — сказала Виола после долгой паузы. — Ведь вы не женаты?