доносится церковный звон. Неудержимая радость возникает в наших сердцах.

Полностью загруженный тарантас останавливается перед домом, Наташа и Ольга выходят, сияя улыбками. Снова меня окружают ставшие привычными помещения. Стол накрыт, цветы стоят на нем. Фаиме хлопочет, время от времени роняя влюбленное, доброе слово, поддразнивание, озорной взгляд.

Наконец, мы сидим за столом. Еда вкусна, и мы наслаждаемся ею как здоровые, молодые люди. Сбоку стоят Наташа и Ольга, в руках они держат привезенные подарки, и их лица соперничают в сиянии с ослепительно белыми фартуками на их крестьянских, полных фигурах.

Наконец, мы снова дома!

Реальность далеко превзошла мои пророчества о воздействии новой школы на городок Никитино.

Со всех сторон устремились сюда родители, приводившие своих детей в школу. Так как расстояния были в большинстве случаев очень велики, дети должны были остаться жить в городке. Так возникла новая область деятельности – сдача комнат внаем. Для учителей уже были построены новые дома, их семьи постепенно переезжали. В различных домах увеличивали число комнат, но места снова и снова не хватало.

Газеты в дикой местности появлялись очень редко, но с быстротой молнии пронесся слух, что в Никитино можно заработать деньги ремесленникам, купцам и всем прочим, кто прежде, как правило, вел вялую и однообразную жизнь. Отовсюду они прибывали теперь, с женами, детям, лошадьми, скотом, каждый хотел разбогатеть в один миг. Прибыло также и много нищих.

Обычно мирно дремлющий городок не был готов к такому наплыву. Каждый приехавший должен был временно располагаться почти под открытым небом, ибо каждый амбар, каждая конюшня были использованы для ночлега, и так как многие очень хорошо могли обращаться с топором и пилой, то началось большое строительство. Леса было достаточно, он был близко, Господь Бог уже позаботился об этом, деревья нужно было лишь спилить и соединить, построив маленькие избы.

Машины, которые когда-то с большим усердием способствовали строительству гимназии, снова были доставлены, и снова они неутомимо днем и ночью вгрызались в лес. Землю не экономили, каждый ставил себе домик там, где ему нравилось. Вросшие в землю развалюхи на окраине городка были уже давно снесены, их жители прилежно трудились на чужих новостройках, зарабатывали деньги и ставили где-то уже свои собственные новые избы.

Новые жильцы давали всем работу и хлеб, одна рука поддерживала другую, и так они давали друг другу заработок.

Маленький почтамт также больше не был готов к длительному наплыву людей, он вырос. У муниципалитета возникло множество забот, ему пришлось прекратить «медвежью спячку», и его работники тоже, проснувшись, терли себе глаза. Настроение было всюду превосходным, и если бы все продолжилось таким образом... да, то Никитино через какое-то количество лет должно было бы стать больше Омска со смешным населением в 160 000 жителей!

Только один человек при этом ничего больше не делал, не проронил ни капли пота: Иван Иванович. Этот великан монополизировал мое предложение переложить всю работу на плечи своих подчиненных, прямо-таки во всех областях. Строгий глаз полиции наблюдал за работой – самому Ивану вовсе не приходилось работать больше. В этом он был очень талантлив, мой дорогой толстый друг! Теперь его обычно столь добродушные глаза становились лукавыми и хитрыми, однако, официально – полными «наибольшей строгости»!

За это время начальника канцелярии Игнатьева осудили в Омске. Он был приговорен к тюремному заключению и тяжелой работе в забайкальских шахтах. Его преемник был жемчужиной усердия, порядочности и скромности. Городок Никитино вздохнул облегченно, так как тяжелая работа в шахтах была смертным приговором.

Часто Иван Иванович со своей женой трапезничал у меня. Оба охотно ели хорошо и много. Батареи бутылок, во всех величинах и вариациях, из никогда не иссякающего источника братьев Исламкуловых, всегда любезно улыбались у меня дородному мужчине. Напрасно его маленькая, полная женщина просила его идти с нею домой, он оставался верным мне и «батареям».

- Солдат любит свою батарею больше, чем собственную жену, – говорил тогда хитро он, и при этом оставался, и пусть даже погибнет весь мир.

Нередко бывало так, что мой друг Иван уже в полдень действительно был уставшим, «ничего не выпив», как он часто утверждал, хотя от него несло, «непонятно почему», алкоголем. Тогда для него наступало самое прекрасное мгновение. В комнате, в которой я в большинстве случаев принимал своих гостей, и которую я особенно тщательно исследовал на предмет паразитов – это была не тайна – он погружался в полуденную дрему. Он нигде не мог бы так же хорошо выспаться, как у меня, как он говорил, когда снова просыпался после нескольких часов.

Нередко он на следующий день походил ко мне со словами: – Скажи-ка, мой дорогой, я снова нашел в рукаве моего мундира ассигнацию!

- Ах, чего только не бывает, Иван.

- Позволь мне задать менее скромный и нерешительный, чем любопытный вопрос: эти деньги, к примеру, не от тебя ли?

- Нет, совершенно исключено!

- Тогда, однако, от того, кто оплатил мой счет за продукты у Исламкуловых, да? Ты хочешь заставить меня поверить в привидения, чудеса и сверхъестественное? Нет, нет, со мной такого не получится, я же, мой дорогой, не дохожу до бреда, даже если сердце и доставляет мне большие хлопоты.

- Я ничего не знаю, Иван, я этого не делал.

- Ты великолепный парень, Крёгер, ты не делал этого? И ты говоришь это с таким честным выражением лица? И Иван грозил мне пальцем, толстым как сосиска. – Но, странно, что у меня дома или в другом месте, где я тоже вешаю свой мундир, деньги никогда не попадают в рукав, а только тогда, когда я был у тебя. Смотри, смотри, ты уже смеешься, значит, я прав! И через некоторое время он лукаво подмигивает: – Если честно, Федя, знаешь, между нами, я вовсе не сержусь на тебя из-за этого. У тебя ведь всего достаточно, больше чем достаточно.

- Тогда все в порядке, дорогой мой Иван!

Если Иван Иванович задерживался у меня, никто не мог помешать ему. Если прибегал полицейский с каким-либо сообщением, то он нежно на него рычал. Одной рукой он грозил ему бутылкой, а другой бросал наполовину выкуренную сигарету в незваного гостя.

- Сейчас у меня нет времени, разве ты не видишь? Уходи! Никогда не нужно мешать человеку, когда он пьет, это не идет ему на пользу. Твое донесение может подождать, я сейчас приду!

Сначала жена полицейского капитана серьезно злилась на меня, так как ее муж приходил домой только в моем сопровождении и в прошлое время, к сожалению, нередко в довольно неподобающем виде. Я заботился о том, чтобы это происходило, по возможности ночью, чтобы всемогущий не утратил своего ореола у населения. Так как для меня дружба этого мужчины была исключительно важна, я должен был радовать также его жену мелочами всякого рода. Я дарил ей самые сладкие как сахар романы, которые она читала снова и снова с никогда не кончающимся воодушевлением, особенно, если в них двусмысленными словами изображались эротические моменты. Я дарил ей духи и сладости, потом у братьев Исламкуловых была особенно подходящая для нее ткань, которую никто, пожалуй, кроме нее не мог бы носить в Никитино; теперь она была полностью в восторге от меня, и у маленькой женщины всегда возникало пикантное ощущение, когда мы только вдвоем были в квартире или когда я провожал вечером ее домой. Она тогда сентиментальным голосом утверждала, что у меня было поразительное сходство то с одним, то с другим героем романа. Так мы тоже снова стали действительно хорошими друзьями, но обещание, которое она когда-то дала мне, и его выполнение я снова и снова умело отодвигал.

Еще одного человека я причислял к моим друзьям, генерала, который в дни своей старости впал в