одеяла. Затем следуют продукты. Это целая гора вещей. Излучая радость, я несу все в свою квартиру, расстилаю кровать, ставлю большой сундук, накрываю его скатертью, два маленьких сундука получают подушки. Кровать, стол и стулья в наличии уже имеются. Я неизмеримо счастлив! У меня даже есть часы!

В печи я сжигаю свою арестантскую одежду. Вши и клопы носятся в паническом ужасе, до тех пор, пока они, охваченные огнем, не раздуваются до зловещей толщины, а потом лопаются.

Баня натоплена. Я лью воду, снова и снова лью воду на красное как рак тело, кровь носится по моим артериям, все жизненные силы просыпаются. Я облегченно вздыхаю.

Не прошло и несколько часов, как я уже являюсь искупанным, выбритым, подстриженным «ступеньками» собственником квартиры и кровати. Пожалуй, костюм мне слишком мал и может треснуть, особенно в плечах, штанины похожи на полуспущенное знамя, но... Важность!

У моего хозяина меня ожидает княжеский обед: икра, лосось, маринованные белые грибы, пироги с мясным паштетом, крепкий сытный суп, самогон, душистый цыпленок, вино, кофе, сигареты. Я ем, не произнося почти ни слова. Когда я встаю, я едва ли могу дышать, могу лишь улыбаться от полного удовлетворения. Медленно, шаг за шагом, я поднимаюсь в мою квартиру, обхожу мои шесть комнат, бросаюсь на кровать и сплю как герой после славной победы над сотней чудовищ.

Когда я просыпаюсь, уже поздно. Я снова спускаюсь. Жена моего хозяина расплывается от любезности, и мой хозяин забывает о лавке, постоянном чаепитии и курении сигарет. Он закрыл свой магазин, и я отчетливо замечаю, для него есть теперь только один, и этот один – я. В его глазах я кажусь великим князем.

- Я хотел бы в первую очередь порекомендовать барину, чтобы он по-дружески общался с господином капитаном полиции и особенно с проклятым Игнатьевым. Он поносит писаря самыми сочными бранными словами. – С Игнатьевым особенно трудно, он недоверчив, хитер и подл, но, вероятно, я смогу помочь вам. Не выкупит ли барин у меня, вероятно, его долги?

Уже тем же самым вечером я шел к полицейскому капитану.

Часовой у входной двери не узнает меня. Я звоню. Но звонок оторван, и я стучу. Опустившаяся, непричесанная служанка открывает мне дверь, приветливо усмехаясь. Не говоря мне ни слова, она уходит и оставляет меня. Я следую за ней. Похоже, что здесь это является само собой разумеющимся.

Во вместительной, освещенной только слабой керосиновой лампой комнате за столом сидит полицейский капитан в абсолютно изношенной форме. На столе стоят остатки ужина, рядом лежат ножи и вилки, пепельница с кучей окурков, сигарет, спичек, старая разорванная книга, газеты с жирными пятнами, и над всем царит бутылка водки, а рядом с ней наполовину полный стакан чая.

- Чего ты хочешь, кто ты? – спрашивает его усталый голос.

Я приближаюсь к столу, чуть-чуть приподнимаю зеленый абажур. Свет падает мне на лицо. Мужчина узнает меня, пугается, ищет на ощупь, вероятно, револьвер, который нигде не находит.

- Я принес вам деньги, Иван Иванович.

Он смущенно улыбается, по-видимому, он чувствует себя бессильным перед опасным преступником, и пристально смотрит на деньги, которые я раскладываю перед ним на столе.

- Иван Иванович, я принес вам восемьсот рублей на хранение, так как у меня здесь нет больше ни одного человека, которому я мог бы доверить такую большую сумму Вы – единственный достойный уважения человек, выше любых подозрений. Мой голос успокаивает его, и он уже с ласкающим, медленным жестом прикасается к деньгам.

- Значит, у тебя есть деньги... Откуда же вы так быстро получили так много денег? – спрашивает он неуверенно. – Да, я уже знаю... мне рассказывали...

Я сообщаю ему все. Он слушает меня внимательно.

- Ну прекрасно, я беру на хранение деньги, – говорит он.

- Я даю вам за это сто рублей.

- Ты с ума сошел! – немедленно отвечает он. По прошествии некоторого времени он поправляется: – Я не могу принять это от вас.

- Почему же нет, никто не узнает об этом.

- Полностью исключено, за кого все же вы меня принимаете? Мне это вовсе не нужно, нет, нет, я не хочу никаких денег, исключено... Поток слов разливается из его рта. Я прерываю его и, улыбаясь, подаю ему руку. Медля, он пожимает ее, и я давно привычным мне движением засовываю сторублевую купюру в рукав его мундира.

- Выпьете со мной рюмочку водки? Хотите что-нибудь поесть?

- С удовольствием! И то, и другое! – отвечаю я.

- Машка!!! – кричит полицейский капитан, и прибегает горничная, почесываясь при этом за ухом. Лишь бы у нее не было вшей, думаю я, глядя на нее. – Принеси бутылку водки и всякой еды, да побольше.

Девушка приходит с бутылкой водки и с небрежно лежащими на тарелке куском хлеба и куском жаркого.

- Корова! Мне нужна еще одна рюмка! И принеси все, что мы едим дома! Разве ты не видишь, что у меня гость? Принеси колбасу, сыр, яйца, масло, рыбу, все! Иди! Что ты уставилась на этого человека? Видите, люди настолько глупы здесь; что сам скоро стану идиотом. Свинские условия, Богом забытая местность, со временем приходят мысли о самоубийстве, страшно!

И Иван Иванович открывает новую принесенную бутылку обыкновенным ударом ладони по донышку бутылки, и пробка со знакомым хлопком вылетает кверху.

Появляется горничная, она несет по тарелке в каждой руке, на одной я вижу остатки различных сортов сыра, масло, яйца, на другой – селедки, одна из них уже наполовину съедена. Она стоит нерешительно.

Одним движением капитан убирает стол, все скользит в крайний угол; туда больше не попадает свет керосиновой лампы. Служанка несколько раз ходит туда-сюда, пока стол не оказывается полным тарелками.

- Ты даже не принесла скатерть, Машка! О, я мог бы убить тут всех вокруг! Не глазей на мужчину!

Девочка плачет и всхлипывает.