вышла замуж за своего возлюбленного, они любили бы друг друга и жили бы спокойно и счастливо. Виной противному ты, Твардовский, и я благодарю тебя за это от лица ада.

Твардовский задумался.

— Все это одни парадоксы, предположения, — заметил он.

— Математические истины! — прервал дьявол и вслед за тем повел Твардовского к избе крестьянина, которому дано было противоядие от чародейства. Тут увидел Твардовский, что старая чародейка, удостоверившись в бессилии своих чар, приготовляла своему соседу другое средство, гораздо более действительное, чем колдовство — яд.

— Видишь ли, чем и здесь кончится? — сказал дьявол. — От прежнего колдовства ее было меньше вреда, но ты дал лекарство против него и пеняй на себя.

Потом они пошли дальше, к жилищу доктора, которому Твардовский дал совет избавиться от любви постылой ему девушки. Доктор уже принял лекарство, и оно произвело ожидаемое действие, но зато бедная девушка с отчаяния предалась распутству.

— Если бы ты не дал доктору такого совета, — сказал дьявол, — он волей или неволей женился бы на девушке, и они жили бы счастливо; теперь хоть один из них пойдет в ад. И за это тебе спасибо, Твардовский.

— Постой, сатана, не торопись выводить своих заключений. Пойдем, посмотрим на двух супругов, которых я помирил своими советами.

— А, да вот кстати и их изба, — отвечал с улыбкою дьявол, указывая на близ стоящую избу.

Сквозь узкое окошко увидели они большую выбеленную избу. В одном конце сидела и зевала женщина, в другом — спал мужчина.

— Вот их согласие, — шепнул Твардовскому дьявол, — он напился мертвецки, а она обокрала его. Они уступают друг другу и прощают свои грехи обоюдно. Они живут согласно, правда, но это согласие будет для них пагубно. Покамест они ссорились, они смотрели друг за другом; он не смел пить и должен был работать; она не крала и не рядилась в ленты и кружева, которые всегда ведут известно к чему.

— Всему этому виною ты, дьявол, а не я: намерения мои были добрые.

— Да разве я помирил их? — отвечал, пожимая плечами, сатана.

— Теперь я начинаю верить, — грустно заметил Твардовский, — что многие из моих советов принесли дурные плоды. Одной женщине я дал средство узнавать тайны мужа, которые он скрывал от нее.

— В ту минуту, когда я с собой говорю, на городском рынке палач рубит ему голову, — хладнокровно отвечал дьявол. — Вся его тайна, которую он так скрывал от жены, заключалась в том что с двумя из своих товарищей он делал фальшивые монеты. Узнав эту тайну, жена проболталась соседке; соседка, под строгим секретом, передала жене лавочника, та — жене бурмистра, эта в откровенную минуту рассказала муженьку; муженек почел нужным передать это известие войту; и таким образом, finis bonus, дело дошло до плахи. Славно удался тебе твой совет, Твардовский; еще раз спасибо за него!

— А бурмистр, которому я дал средство избавиться от нечистой силы?

— Курил он твоим спасительным ладаном понапрасну. Узнав, чему муж приписывает ее проказы, т. е. тот шум, который заводили в доме ее любовники, жена сделалась еще смелее и проказит теперь под самым носом мужа в уверенности, что он не высунет его из-под одеяла от одного страха увидеть нашего брата воочию. Теперь он думает обратиться к тебе с другою просьбою; хочет просить тебя помолодить его или сделать жену старухою. Но об этом после.

— Что ж? Я охотно сделаю на нем пробу того эликсира, который возвращает старикам молодость, — прибавил Твардовский.

— Делай, что хочешь, — возразил дьявол, — воля твоя, последствия — наши, и ручаюсь тебе, что будут для нас пригодны.

— Вы думаете сделать меня вашим невольником, покорным слугою? — сказал, разгорячась, Твардовский.

— Нимало. Мы не отняли у тебя воли; ты можешь делать, что тебе угодно.

— Зачем же последствия моей воли обращаете вы в свою пользу, то есть во зло?

— Так ты думаешь, что на свете сыщется хоть один человек, который бы мог управлять по желанию своему последствиями своих поступков? Поступки и последствия — это то же, любезный, что прицел и выстрел. Ведь не всегда стрела попадает в ту цель, куда метит ею стрелок, даже стрелок опытный, и за верность выстрела никто не может поручиться головою.

Твардовский молчал. На этот довод дьявола он не придумал никакого опровержения.

— А тот шляхтич, — сказал после минутного молчания Твардовский, — которому я дал верное средство обогатиться, — он, без сомнения, теперь уже в самом тартаре?

— Сомневаюсь, — прошипел сатана сквозь зубы, — над ним еще надо поработать.

— Всегда мне наперекор!.. Ты шутишь, сатана; ручаюсь головою, что этот шляхтич теперь на большой дороге к вашему царству.

— Тебе так кажется, — возразил бес. — Вы, люди, всегда заключаете о вещах по наружности; но мы, черти, смотрим на эти же вещи с высшей точки зрения. У этого шляхтича есть оборона от нас. Она в душе его.

— В душе его я видел только одно сребролюбие и скупость.

— Ты не приметил третьего — трусости, — возразил дьявол. — Кстати ты напомнил мне об этом шляхтиче. Пойдем, посмотрим, что с ним теперь делается.

Была уже темная ночь, и бес, обнюхавши воздух с четырех сторон, по ветру, почуял то место, которое выбрал шляхтич для приведения в действие совета Твардовского. В северо-западной стороне леса стояла опустевшая хата лесничего, погибшего со всею своей семьею во время последней моровой язвы. Он занес ее из города, куда ходил за мукой. С того времени хата опустела, и хотя ветер, разгуливавший в ней на свободе, и порастряс ее ветхие стены и кровлю, но она все еще держалась. Стояла она вдали от большой дороги, в глубокой чаще, и даже тропинка, которая к ней вела когда-то, заросла кустарником, крапивой и лопушником. Развесистые столетние березы, малина и ивы, составлявшие некогда сад лесничего, оплели ее своими ветвями, едва позволяя выглянуть на свет Божий… Сгнивший забор давно уже повалился; в хате не было ни дверей, ни окон; старая печь вся развалилась, и обломки ее наполняли хату. В другой комнате, поменьше первой, окошко было забито полусгнившими досками, и в ней-то поместился отважный скряга. Старая, разбитая бочка и обломок двери послужили ему столом, на нем с самых сумерек считал он свои девять шелягов. Огарок, прилепленный к бочке, освещал избу. Твардовский и дьявол застали его над этой работой. Бледное лицо его было все в поту, глаза искрились; он казался едва живым, дрожал со страху, как осиновый лист, и все считал свои шеляги, не переводя дыхания.

Один только вой ветра да крик сов, доходивший из чащи, прерывали глубокую тишину. Самый отважный смельчак почувствовал бы невольный страх, если б очутился в таком безлюдном месте в глубокую ночь. Твардовский немало дивился, каким образом шляхтич, которого дьявол называл трусом, решился на такой подвиг. И в самом деле, старый скряга забыл о своей трусости; он так был погружен в свою работу, так был занят ею, что не спускал с денег глаз ни на минуту, не оглядывался, даже не поправлял волос, длинные космы которых спускались ему на глаза: он только считал и считал.

— Надо его постращать, — сказал дьявол.

И, сказав, спустился в избу через трубу, забрался в угол и начал кричать по-совиному.

Дрожь проняла шляхтича, но он все считал. Потом, когда дьявол принялся кричать и плакать, как маленькое дитя, шляхтич побледнел, как плахта, но работы своей не оставлял. Тогда раздосадованный его отвагой, дьявол оторвал угол крыши и бросил его через окно в лесную чащу. Треск и гул пошли по лесу; на стол и вокруг шляхтича посыпались камни, земля и обломки, но скряга не прерывал работы, хоть и видно было, что он едва держался на ногах от страха. После этого дьявол оставил скрягу в покое, по-прежнему забился в угол и оттуда вторил однообразному голосу шляхтича смехом беззубой старухи.

— Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один, — раздавался дрожащий голос скряги.

Дьявол махнул хвостом, и свечка потухла. Это не остановило работы скряги: он продолжал считать и в потемках.

— Постой же, скряга, мы сломим твое упорство, — сказал дьявол и снова зажег свечку. — Умирает со