здесь?

— Да, ваше величество, она отлично упакована. Гейнеке велел сделать для нее ящик.

Август сильно задумался и затем тихо прибавил:

— Фридрих ужасно не любит тебя; и если он уже вступил в Дрезден, то он сделает тебе больше вреда, чем мне. Бедный Брюль!

Министр вздохнул.

— Ваше величество, от моего дворца остались уже только одни развалины.

Король всплеснул руками.

— Варвар! — крикнул он. — Для него нет ничего святого! Он безбожник! О, какое счастие, что я взял с собою Магдалину Корреджио: теперь он не посмеет посягнуть на это величайшее из произведений искусства! Ты говоришь, что твой дворец разрушили? А галерею?

— Боша откупился, дав ему за нее 10.000 талеров.

— Ну, я тебе возвращу это, Брюль, — сказал король со вздохом, — я знаю, что ты пострадал за меня. Только бы мне удалось уничтожить его…

На глаза короля навернулись слезы; он медленно опустился в кресло, подперся рукой и с грустью сказал:

— Ты прав, после этого неудобно охотиться на кабанов, до тех пор, пока мы не избавимся от пруссаков.

Настала минута молчания.

— Так, пожалуй, в этой глупой Пирне мы будем всего лишены? — прибавил король.

— Ваше величество, — отозвался министр, — по моему мнению, здоровье и спокойствие вашего величества важнее всего. Страна оправится после несчастий, если только наш король будет здоров телом и душой. Вскоре в Варшаве сейм, и если б даже пруссаки не вступили в Саксонию, мы все-таки принуждены присутствовать на нем.

— Да, да, — подтвердил король, — мы там должны охотиться на медведей и на лосей.

— Да отчего бы нам сейчас же не отправиться туда?.. Кризис этот, — объяснял Брюль, — не может долго продолжаться и лично вашему величеству нет надобности здесь находиться. Мы могли бы отправиться в Варшаву и там выждать окончательной развязки.

— Каким образом? — спросил король. — И где же я теперь достану сто тридцать перекладных лошадей?

— Мне кажется, что король Фридрих оставит свободной дорогу для проезда через Врацлав. Он не осмелится задержать польского короля…

— Ты прав, — прервал его Август, — но, однако, гм. Если б австрийцы поспешили прийти к нам на помощь, то мы к ним присоединили бы наших 30.000 солдат и тогда скоро прижали бы этого шарлатана и сбросили бы в Эльбу, а на будущей неделе мы уже могли бы быть в Дрездене!.. Королева, верно, очень беспокоится… гм?..

Брюль только вздохнул, не зная, что ответить на такой вопрос. Рассказать же королю всю правду он не решался, приняв за правило раз навсегда утаивать от него если не все, то по крайней мере половину неприятностей, уменьшая этим и свою вину. Август III приказал подать себе трубку и, закурив ее, начал тяжело вздыхать.

В то же время послышались чьи-то громкие шаги. Брюль быстро побежал в переднюю, в которой оказался генерал Рутовский.

— Ради Бога, генерал, ничего не говорите королю! — упрашивал Брюль.

— Довольно! — глухим голосом возразил Рутовский. — Теперь не время…

Причем он слегка отстранил министра и быстро подошел к Августу III, который приветствовал его улыбкой. Вместе с почтением, которое Рутовский всегда оказывал королю, он обращался с ним довольно свободно.

— Ваше величество, — сказал он, — граф, верно, уже передал вам новости, полученные из Дрездена. Возмутительные вести! Ужасные! Пруссаки вступили в Дрезден, Фридрих взломал архив…

— Знаю, — прервал король, — знаю, и ограбили этого несчастного Брюля и все те прелести, которыми я гордился…

— Но этого мало: они имели дерзость посягнуть на королеву! — воскликнул Рутовский.

Брюль слишком поздно толкнул генерала, с целью остановить его. Август схватился за голову или, точнее, парик и, оглянувшись кругом, бросился к Рутовскому.

— На королеву? — завопил он. — Не может быть!

— Королева лично своей особой защищала вход в архив. Но по приказанию Фридриха солдаты схватили ее и отвели в комнаты… Они осмелились посягнуть на ее величество…

Король закрыл лицо руками и заплакал, Брюль встал перед ним на колени.

— Ваше величество! Мы отомстим за эту обиду… Не сокрушайтесь так, ваше величество, не расстраивайте вашего здоровья…

Рутовский взволнованно прошелся по комнате.

— У войска нет больше провианта! — воскликнул он. — Мы не имеем достаточно сил, чтобы занять все проходы… Почем знать, что еще может случиться…

Брюль бросился к генералу.

— Ради Бога, не представляйте же нам в таких мрачных красках наше положение! Через несколько дней мы соединимся с генералом Брауном… для этого не много нужно времени…

Рутовский пожал плечами.

Август молчал, глубоко задумавшись.

— Варвар! — тихо повторил он. — Дикий человек! Брюль, напиши к нему письмо… решительное… я сейчас же подпишу его, и пусть к нему отправится Беллегарде или кто-нибудь другой.

— Вместо письма ему бы пулю в лоб послать! — горячился Рутовский. — Только бы это могло подействовать на него!

К счастью, наступило время вечерней закуски. Король молча отправился исполнять эту обязанность, и разговор прервался. Рутовский несколько раз бросал по слову, по Август притворялся глухим и ничего не отвечал.

После закуски министр долго оставался у короля и с заботливостью матери утешал его, так что, когда пришло время отправиться спать, Август III, после вечернего вина, называвшегося 'Schlaftrunk'ом', почти совсем успокоился.

Расставив стражу, Брюль отправился в соседний дом. При входе ему сообщили, что его ожидает нарочный от жены из Дрездена. Это был переодетый итальянец Ротти, которому обыкновенно давали всевозможные поручения, так как он отличался своей ловкостью, расторопностью и смелостью, и из-за графини готов был решиться на все, вследствие чего был ее любимым слугою. Чтобы выбраться из Дрездена, он переоделся рыбаком, так что сделался неузнаваем в этом костюме. Красивый и во цвете лет, он был похож теперь на старика.

Брюль, со свечой в руках, начал присматриваться к нему, чтобы убедиться, действительно ли это Ротти.

На плече у итальянца был налеплен пластырь, под которым находилось письмо графини. Письмо это скорее было похоже на дневник. Графиня описывала все подробности в коротких фразах, но по порядку, что и в какой час случилось. Хотя в дневнике этом не было упреков и, казалось, он был написан совершенно протокольно, однако в нем проглядывал какой-то упрек. Читая его, Брюль попеременно то бледнел, то краснел; его передергивало, он кусал губы и, в конце концов, бросил письмо и повернулся к Ротти.

— Говори! — отозвался Брюль.

Ротти развел руками и, свесив голову, пожал плечами.

— Все пропало, — начал он, — они там хозяйничают. Дворец совершенно разрушили, забрали оттуда все, что только можно было взять, а остальное уничтожили, и Фридрих лично присутствовал при этом грабеже.

— Это пустяки, — сухо прервал Брюль. — За деньги можно достать и зеркала и фарфор… Что еще?

— Архив, — глухо произнес Ротти.