Моему товарищу Клееману так и не удалось уехать живым из России. Он задержался в Старой Руссе, был накрыт атакой штурмовиков и умер во фронтовом го­спитале. К моему неудовольствию, водителем команди­ра стал я.

В начале января меня назначили инструктором во­ждения. Я учил молодых солдат водить транспортер «Опель-Блиц». Мы изъездили все окрестности, изучили старые городки с такими приятными названиями, как Коньяк и Барбекью. Франция была прекрасна с первы­ми весенними днями в начале января! Я получал регу­лярно письма от Элизабет.

В начале февраля молодые водители сдали экзаме­ны. Моя группа была лучшей, потому что я был един­ственным инструктором, учившим на практике длитель­ным ночным маршам.

Прошли смотры и проверки на пригодность к боевым действиям в Африке. Я получил африканскую унифор­му. Почему бы и нет? Пусть посылают куда угодно, толь­ко бы не в Россию.

В эти дни завершилась драма в Сталинграде. Все жертвы солдат оказались напрасны. Наблюдая за про­исходящим по сводкам вермахта, мы понимали, что там отказал не солдат, что в гибели 6-й армии виновно выс­шее командование, неправильно оценившее обстанов­ку, и что оно несет ответственность за эту кровавую драму.

Катастрофа под Сталинградом повлияла на обста­новку на всем юге Восточного фронта. Мы должны были сдать нашу африканскую форму и получить новое зим­нее обмундирование. Широкие брюки на вате, подби­тые мехом куртки, обшитые кожей валенки, теплые ру­кавицы и шерстяные шапки. Наши машины были пере­крашены в белый цвет. Со дня на день мы ожидали приказа на погрузку. Где при таком ходе войны мы те­перь должны будем втыкать в землю наши могильные кресты?

В середине февраля 1943 года я на своей машине стоял во главе батальонной колонны у северного выез­да из Мон Моро. Взглянув на колонну, я в некоторых ма­шинах видел моих бывших учеников. В тот час я не ду­мал, что никого из этих парней не останется в живых.

В Ангулеме мы погрузились в эшелон и снова отпра­вились в неизвестность.

ЗИМНЕЕ СРАЖЕНИЕ ЗА ХАРЬКОВ

Мы давно уже оставили поза­ди приветливые деревни Тюрингии и Баварии, пульси­рующие в военной лихорадке города Восточной Герма­нии, проехали Катовице, Перемышль и Львов. Теперь стало ясно, что мы едем на южный русский фронт. Мы стали недоверчивыми, так как со времен весенних при­казов 1941 года «о маршах к нефтяным полям Персии» мы отвыкли думать о простых ходах.

В Киеве мы пересекли Днепр по много раз залатан­ному мосту. Получили предупреждение о партизанской опасности. Эшелон с боевой техникой, шедший впере­ди нас, был пущен ими под откос и частично разграблен. С тех пор как мы уехали из Франции, все вокруг нас сно­ва стало белым.

17 февраля поезд остановился. Внезапно мы оказа­лись под огнем минометов и пулеметов. Из леса показа­лись сани, запряженные лошадьми, на которых на нас не­слись партизаны, желавшие разжиться легкой добычей. Под огнем наших пулеметов им не удалось не только при­близиться к эшелону, но и вернуться в спасительный лес. Через некоторое время поезд продолжил движение.

После столкновения с партизанами наше напряже­ние постоянно нарастало. Навстречу нашему эшелону, едва тащившемуся на восток, стали попадаться сначала

мелкие, а потом и более крупные группы безоружных немецких солдат. Наши призывы никакого дружеского отклика не встречали:

— Поворачивай, камрады! Вам надо в обратную сто­рону! Вам надо собраться и снова наступать! Задача — идти на восток! — кричали мы, высокомерно посматри­вая на побитых сверху вниз.

— Да вы уже через сутки бегом побежите на запад! — с запальчивостью кричали они нам.

Конечно, и мы отходили бы перед численно превос­ходящим противником, но никогда бы не бросили ору­жие. То, что мы видели под насыпью, — было психологи­ческим влиянием Сталинграда. Потеряв веру в оружие и командование, они уже не могли и не хотели быть тем, чем прежде был Германский вермахт.

В ходе тяжелых боев русские взяли Харьков. Наряду с соединениями сухопутных войск под командованием генерала войск СС Пауля Хауссера его обороняли 1 -я и 2-я мотопехотные дивизии СС, которые до нас были по­спешно отправлены сюда из Франции. Обергруппен-фюрер СС Пауль Хауссер не выполнил многократный приказ фюрера «удерживать Харьков до последнего че­ловека» и, уступая многократному превосходству про­тивника, оставил город, когда он был почти окружен. Лишь благодаря сознанию личной ответственности это­го офицера был предотвращен еще один Сталинград. Когда его вызвали в ставку фюрера, его отказ выполнить приказ был ему прощен.

Наша 3-я дивизия СС должна была занять оборону по соседству с дивизиями СС «Лейбштендарте Адольф Гитлер» и «Рейх». В полдень 19 февраля наш эшелон медленно подходил к Полтаве. На аэродроме неподале­ку последние самолеты покидали взлетную полосу. Ког­да город был уже виден, по вспомогательным рампам мы выгрузили технику с поезда. Машина за машиной, танк за танком длинная колонна в полном порядке во­шла в Полтаву, важнейший транспортный узел. Наши солдаты совершенно не обращали внимания на явления разложения в бегущих войсках. «Старики» говорили «молодым»:

— Такое уже было. Это быстро проходит.

Мы разместились на квартиры далеко от Полтавы в маленьком городке с чистыми ухоженными деревянны­ми домами. Его жители оказались довольно приветливы и помогали нам чем могли.

Ветер доносил канонаду. Через несколько дней мы покинули район сосредоточения и приступили к повтор­ному захвату Харькова.

Контрудар наших трех дивизий, имевших повышен­ную огневую мощь, оказался совершенно неожиданным для русских. Вместо ожидавшейся верной победы их войска оказались в многочисленных окружениях, кото­рые последовательно привели к уничтожению наступав­ших советских войск.

В ходе непрерывных маршей я не мог записывать даты и населенные пункты. На второй или третий день вечером в глубоком снегу сломалась машина. Штурм­баннфюрер Кнёхляйн и другие пассажиры пересели в другой автомобиль, так как при плохой видимости они не могли отстать от колонны главных сил. Я остался один. Вскоре метель замела все следы. Зажав между ног каталитическую печку, я пытался согреться в маши­не и внезапно уснул от переутомления.

Проснувшись от холода в утреннем тумане, я увидел, что ко мне приближаются три всадника. Я соскользнул из машины в снег и открыл по ним из карабина такой огонь, как если бы стрелял целый экипаж машины. Всад­ники быстро ретировались.

Вскоре я обнаружил соседей. Рядом со мной стояло саперное подразделение, взявшее своей машиной на буксир тяжелое орудие. Обстановка была неясной. Мы были на холме, слева доносилась канонада. Но куда нам ехать, было совершенно непонятно. На своем пути мы могли встретить не только немцев, но и советских всад­ников, и автоматчиков на санях, которые в глубоком снегу были гораздо подвижнее нас.

Пока мы заводили машины, канонада усилилась, при этом она постепенно перемещалась. Стало ясно, что бой ведут подвижные войска.

— Внимание! Танки противника! — крикнул молодой гренадер и прыгнул в укрытие.

— Делом, парень, занимайся, делом, — успокоил его «старик».

Поставили на позицию орудие, зарядили 150-мм снаряд. Из тумана лязг гусениц приближался прямо к нам. Противник или наши? Командир расчета поднял руку. Танк навел пушку на нас.

— Наши танки! — донесся крик, и мы поднялись из укрытия. После недоверчивой заминки люки танка от­крылись, стальная машина поехала к нам. Там и здесь — лица с улыбками облегчения. Стоило отказать нервам, отсутствие дисциплины в расчете или в экипаже, и дело не обошлось бы без жертв.

Командир экипажа рассказал о происходящем за пе­леной тумана. Наша дивизия ночью прорвала фронт на­ступающего противника и окружила его.

Когда туман рассеялся, позднее мы увидели весь размах произошедшей в долине трагедии. Огромные колонны мчались, мешая друг другу, на запад и на вос­ток. Танки, сани, грузовики наезжали друг на друга, в то время как с высот вокруг немецкая артиллерия вела по ним убийственный огонь. Напрасно Т-34 пытались всту­пить в бой. С более высоких укрытых позиций они сразу же уничтожались. Это было уничтожение противника, потерявшего управление и впавшего в панику. Мы по­стоянно выстреливали белые опознавательные ракеты, чтобы не попасть в мясорубку, так как оказались между нашими войсками и противником.

Пока поблизости полыхал ад, среди нас оказался 12-летний парнишка. Может быть, он принял нас за красно­армейцев и решил к нам прибиться. Мнения по поводу того, что делать с ним, разошлись. Я вместе с большин­ством считал, что его просто надо отпустить. Другие хо­тели его на время задержать и разобраться с ним. На­конец победило большинство, в основном «старики». Мы показали ему, чтобы он исчез как можно быстрее. Из моего энергичного «Давай, Давай!», он, конечно же, по­нял, что должен побыстрее уматывать. Когда он отбежал уже метров на сто и оглянулся, выстрел бросил его на землю. У меня было такое чувство, будто попали в меня. Стоя немного в стороне, я почувствовал, что взгляд это­го парнишки устремлен прямо на меня. Второй выстрел добил его, уже сидевшего на снегу.

Один из резервистов, наверняка сам отец семей­ства, крикнул на стрелявшего:

— Это что, действительно было необходимо, унтер-шарфюрер?

— Маленький иван наверняка был разведчиком крас­ноармейцев. Если бы он убежал к своим, они бы быстро сделали из нас жаркое.

Был ли это беспощадный закон войны или хладно­кровное убийство? Для меня — это было ненужное бес­пощадное убийство мальчишки. Можно было просто махнуть ему, чтобы он вернулся назад. Как ни суди, мальчику уже ничем нельзя было помочь. Он лежал в снегу в своей бедной одежонке, лицом к солнцу. Зачем я крикнул ему, чтобы он убегал? Разве я не думал, что может так получиться? И почему я, здесь самый старо­служащий, еще не унтершарфюрер, и должен прини­мать к сведению то, что решают другие?

Тем временем удалось завести и трехосный тягач. Я поехал по его колее. Кругом — канонада. На кого мы наткнемся? На своих или врагов? Во второй половине дня мы отыскали нашу часть, которая вела бой. Бой, или, вернее, исход побоища, был предрешен. При на­ших минимальных потерях противник потерял убитыми и ранеными многие тысячи.

Сначала мы наносили удар в юго-восточном направ­лении. Погода становилась лучше, дело шло к русской весне. Мы двигались по замерзшей болотистой местно­сти. Новый офицер для поручений, как и доктор Грютте, с высшим образованием, офицер-резервист старшего возраста (ему было лет 35), как обычно, получал риско­ванные задания по разведке дорог и просто разведке. Как я быстро понял, унтерштурмфюрер Герр со своим молодым водителем были совершенно не способны их выполнять.

Когда наша дивизия наступала по двум расходящим­ся направлениям, крупные силы противника отходили на восток рядом с нами, позади нас и перед нами. Ун­терштурмфюрер Герр получил задачу установить связь с танковым авангардом дивизии СС «Рейх», наступав­шей южнее нас в северо-восточном направлении. Рас­стояние между нами было приблизительно 30 киломе­тров. Район между нашими соединениями был не раз­ведан. Я не завидовал ни офицеру для поручений, ни его водителю.

— Поедете с Крафтом! — услышал я разговор Кнёх­ляйна с офицером для поручений. Да, значит, он снова решил подставить меня. Переставляя на другую маши­ну знак командира батальона и перекладывая его вещи, я подумал, что так все и должно быть. От адъютанта док­тора Грютте мне удалось добиться, чтобы с нами отпра­вили переводчика — фольксдойче Мельдера.

Мы выехали около полудня. День был пасмурный и туманный. Дорога — хорошо укатанной. Тент с машины я снял, чтобы офицер для поручений мог время от вре­мени вставать и осматривать окрестности.