«Я всем сердцем буду тебя любить», — ответила Катарина с такой неколебимой убежденностью, которая заставила бы любого новоиспеченного Супруга отбросить все сомнения, но Али она побудила только вновь погрузиться в молчание — ибо думал он лишь о том, что сердце его разделено надвое, в обмен на сердце Катарины он не может отдать ей свое целиком — и не знает, кто причиной тому, он сам или она.
Нескоро они добрались до поместья Делоне, где им предстояло начать супружескую жизнь. В доме — обогретом, насколько возможно, — супругов приветствовали улыбками преданные слуги, для молодоженов была приготовлена спальня и накрыт приличествующий оказии ужин — вокруг Али и Катарины так хлопотали, словно им, переполненным Счастьем, невмоготу было шевельнуться, — Али шепнул Катарине, что не удивится, если вот-вот им преподнесут бумажные короны и пропоют здравицу в их честь, — тут Катарина рассмеялась — рассмеялась впервые за все предсвадебные дни. Однако же когда все в доме затихло и настала неотвратимая пора удалиться на покой, оба вновь замолчали — они казались друг другу чуждыми, сколь это возможно для человеческих существ, хотя и полагали, что знают друг друга в самом полном смысле этого слова — и все же (смеем утверждать), по сути, не знали совсем — и не знали о том, что не знают. Возник нешуточный вопрос, должны ли они разделить супружеское ложе, — Новобрачная, находясь в положении, упомянутом выше, наслышалась от родственниц строжайших предостережений относительно того, что в столь
В полночь — проснувшись, сама не понимая почему, — Катарина обнаруживает, что в постели она одна — а в камине пылает Пламя, на фоне которого, за пологом, движется, приближаясь и вырастая, какая-то фигура — но тут завесы рывком раздергиваются, и она вскрикивает в испуге — перед ней стоит ее Супруг в халате — невидящие глаза его горят яростью — а в руке он сжимает пистолет!
«Милорд — что вы делаете?» — у Катарины вырвалось одно лишь восклицание — и когда Али, который словно не подозревал, что он не один, вздрогнул и уставился на нее в ошеломлении, она поняла, что возгласом
«Мне что-то послышалось, — проговорил Али. — Не знаю что — я вскочил…»
«Ты узнаешь меня?»
«Катарина! Как я могу тебя не узнать?»
«Умоляю тебя — вспомни, что я жду ребенка — твоего ребенка — не поражай страхом мое сердце: пострадает не только оно одно, но оба — быть может, непоправимо — заклинаю тебя, смилостивься хоть немного — если не ради меня, то ради своего Дитяти!»
«Тише — тише, не волнуйся! — Али поставил пистолет на предохранитель и отложил оружие. — Послушай, опасности нет — глупо так думать — что там было, не понимаю».
«Ложись тогда в постель — час поздний».
«Да».
«Помолись со мной — это успокоит нас обоих».
Али подчинился — или просто-напросто выслушал молитвы Катарины — но, снова оказавшись под одеялом, надвинув на лоб ночной Колпак и прижав Щеку к Подушке, никак не мог сомкнуть глаза от недоумения. Признаться по правде, Али ничего не слышал — он и сам не знал, почему встал с постели, накинул халат и взялся за оружие, — побудили его к тому причины, принадлежавшие иным пределам, где перед ним стояли иные задачи, — однако все это ушло в прошлое — и пределы, и задачи, и он сам, и все прочее — ускользнуло, как вода через сито, — так что, очнувшись, он не в состоянии был ничего объяснить жене, разве только сказать:
Не успели лорд с супругой вернуться в Лондон по окончании
«Не знаю, как это могло произойти, — продолжал мистер Бланд — и лицо его затуманилось, как бывает, когда на Солнце набегает легкое облачко, — однако судейской коллегии предъявлены новые свидетельства, ставящие под вопрос ваше исключительное право на владение землями и доходами, которые, на основании вашего Титула, переходят к вам, — в них утверждается, что существуют и
«Что! — воскликнул Подопечный мистера Бланда. — Какие еще претенденты? Кто предъявил эти свидетельства, как вы их называете?»
«Получены они от некоего Джона Фактотума, без обратного адреса, от имени…»
«От чьего имени?»
«От имени лорда Сэйна. Молодой человек! Поверьте мне: какие бы подлоги и фальсификации этот проходимец ни замышлял, успеха он не добьется — все они будут последовательно рассмотрены и отвергнуты как не стоящие ни гроша!»
Али обратился к юристу с настоятельной просьбой пояснить, на что ему придется жить до решения суда, на какие средства содержать Жену с Ребенком, а также каким образом усмирить Кредиторов. Мистер Бланд подтвердил, что довольно долго, хотя и не вечно, ему доведется питаться Воздухом: тяжба Али с Кредиторами в Суде лорда-канцлера будет нелегкой.
Ибо Кредиторы Али также прибегли к помощи Консультантов — отнюдь не столь великодушного и жизнерадостного склада, образцом коего служил мистер Бланд, но — как вскоре Али довелось убедиться в этом — напоминающих свору разъяренных шавок, что рвутся перегрызть горло острыми клыками, вонзить железные когти — не зная пощады! С их подачи не замедлил появиться бейлиф с поручением наложить арест на имущество новоиспеченного Главы Семейства и на прочие ценности, которыми вышеназванная свора могла бы поживиться. Бейлиф налепил на двери дома Али Уведомление о своем праве собственника и, подобно беспокойному немецкому духу, побесчинствовал всюду: вторгся, невзирая на попытки камердинера и повара загородить ему вход, и уселся на стул посреди Зала, положив на колени свой потертый жезл и широко расставив ноги, — снять шляпу он почел неуместным и сдвинул ее набекрень жестом не менее вызывающим, чем его ухмылка. Уже этого было довольно, чтобы довести юношу до умоисступления, — Али приходилось миновать стража всякий раз, как он покидал дом и возвращался обратно, — не только видеть, но и втягивать в ноздри запах этого Миноса своей будущей жизни, однако наисильнейший страх Али испытывал не перед ним. Боялся он того, кто представал перед ним лишь в Зеркале, когда он туда заглядывал, — и как с ним противоборствовать, он не знал!
«Я чем-то тебя обидела? — спросила как-то Катарина мужа к концу дня, прошедшего в гнетущем молчании, видя, что Али готов взорваться. — Скажи мне».
«Обидела! — резко оборвал ее супруг. — Что же, ты полагаешь, будто это единственная причина, побуждающая мужчину хранить молчание? Тебе ли не знать, какое бремя на меня возложено! Ты разве этого не видишь, не чувствуешь? Не замечаешь, как я напрягаю все силы, лишь бы его выдержать? Дозволь мне хотя бы выказывать время от времени, как нелегко мне приходится, — дозволь быть иной раз скупым на слова или даже забыть об учтивости — быть грубияном я не собираюсь, — но наберись терпения».
«Я сделаю все, что смогу, — заботливо ответила Катарина, — и буду, какой тебе хочется».
Этот ответ — похожий на арифметическое уравнение — произвел на душу Али действие, сходное с химической реакцией, когда кислота и щелочь, с виду невзрачные и безобидные, соединившись, немедля начинают пениться, источать зловоние и переливаться через край сосуда. Он не мог вымолвить ни слова — не мог поставить ей в укор терпение и преданную готовность, — но почувствовал себя задетым и униженным — короче, отчаявшимся, хотя отчаяние это определить было трудно. Изо дня вдень, встречая молчаливые, но упорные упреки Жены, облеченные в форму мягких увещаний (бейлиф меж тем по-
