Под всем этим, кроме подписи лейтенанта Петраша, стояла еще подпись лейтенанта Ружека. Этот Ружек был еще до Гринчука избран старостой офицерской столовой и жил в так называемом польском бараке.

За вчерашний вечер и половину нынешнего дня приглашение на сходку обошло все бараки, в которых жили чехи.

Появление лейтенанта Томана было как порыв ветра, раздувший огонь в очаге. Его ждали. Его торжественно ввели. И нескольких минут в этой атмосфере было достаточно, чтобы смыть с души Томана всю его нерешительность и неуверенность — так пенный прибой смывает песок с гладкого камня.

Томан сразу увидел, что все приготовлено для сходки: стол передвинут к входной двери, остальное пространство уставлено скамьями. «Блажные кадеты» именовали скамьи «партером», свои койки — «ложами». Гостей, приходящих из других бараков, они провожали на места, как в театре. В «партер» усадили «иногородних» или «заграничных», собственные «сливки общества» с превеликим шумом заняли «ложи». Впрочем, многие из «иногородних» не осмеливались даже приблизиться к «ложам». Пожалуй, один только кадет Ржержиха, бывший тут своим человеком и очень хорошо и близко знавший эти веселые «сливки общества», непринужденно присел на кровать лейтенанта Слезака. Несмотря на это и на непривычный шум и говор, Слезак не отрывался от своей книги.

Ожидая начала, кадеты развлекали гостей анекдотами и разносили чай. У самовара долговязый кадет Блага, перекрывая шум, выкрикивал:

— За копейку, по копеечке без сахара! В золотой фонд чешской кухни!

Ружек, по праву серьезного кандидата на пост старосты оппозиционной кухни, привел какого-то обер-лейтенанта из «штаба», дипломатически уговорив его баллотироваться в председатели. Этот обер- лейтенант, по фамилии Казда, был очень мало известен кадетам и явно смущался. Неловко шутя, принимал он услуги кадетов, поклонился Томану. Ружек, гордый тем, что привлек Казду, агитировал за него во всех углах. С длинным чубуком в зубах толкался он в переполненном помещении, переводя всякий разговор на нужную тему:

— Когда я был «менажмайстером» в полку…

Наконец кадеты, словно сговорившись, разом начали кричать:

— Начинайте, начинайте!

За столом — гости только сейчас заметили его — уже стоял Петраш.

Кадеты в «ложах» усаживались, выкрикивая с молодым нетерпением:

— Тише! Тише!

«Партер» сразу почувствовал себя как бы в окружении.

Петраш провел худощавой рукой по длинным волосам и начал мягким, но твердым тоном:

— Как старший в этом бараке…

Четкость его спокойного голоса всколыхнула сердца слушателей, как ветер — зеркальную гладь воды.

Петраш сказал, что сходка эта, как явствует из программы, была созвана с целью окончательно обсудить вопрос об устройстве второй офицерской кухни, необходимой не только потому, что старая все равно не в силах обслужить весь лагерь, но, главное, из-за многочисленных претензий, что привело к сильной оппозиции против теперешнего кухонного совета.

Ружек, чтоб расположить собрание к себе, бросил:

— Конечно, когда выборные не возражают, а повара торговлишкой занимаются — не остается плебеям ни ветчинки, ни буженины!

— Тихо, «менажмайстер»! — с веселой резкостью крикнул кто-то из кадетов, и остальные встретили этот окрик взрывом смеха.

Петраш остановил их укоризненным взглядом. Он заговорил о том, что сейчас, в общем и целом, налицо, все необходимые предпосылки для устройства отдельной чешской кухни.

При этих словах Ружек хвастливо ударил по карману, где у него лежали протоколы:

— Вот, все здесь!

— Прошу тишины! Как вам известно из программы, — продолжал Петраш, — есть у нас еще кое-что, касающееся всех пленных чехов. Есть письмо ко всем нам. Вам надо будет высказать свою точку зрения и свое отношение к нему.

Ружек, уже с тетрадкой для протокола, подбежал прямо к председательскому столу.

— Тогда начнем! — крикнул он. — Главное и решающее: нужна чешская кухня!

Но Петраш остановил его:

— Чтобы повести дело как следует, правомочно, а также порядка ради, предлагаю избрать президиум.

Петраш не успел договорить, как в «ложе» вскочил кадет Горак.

— Председателем предлагаю пана профессора Петраша! — громко заявил он. — А секретарем кадета Благу.

— «Пана» кадета! — дурачась, выкрикнул Блага, а Петраш усталым голосом повторил:

— Предложен председателем профессор Петраш, секретарем кадет Блага. Кто «за»?.. Есть ли кто «против»?.. Никого. Кадет Блага, пожалуйте…

Блага двинулся к столу, подавая своим какие-то знаки длинными руками.

— Кадеты, смирно! Направо равняйсь!

Улыбка, пролетевшая по лицам окруженных «чужаков» была бледной и довольно быстро растаяла.

Блага еще не сел к столу, Петраш еще не набрал воздуху для речи, когда в задних «ложах» вскинулось несколько рук одновременно.

— Первый пункт программы… — начал было Петраш и осекся. — Горак просит слова. Пожалуйста.

Кадеты вытолкнули Горака из «ложи» вперед. Облепленный напряженными, внимательными взглядами «чужаков», Горак прочитал по бумажке:

— Предлагаю изменить порядок дня. Так как обсуждение вопроса о кухне займет много времени и так как лейтенант Томан пришел к нам, чтоб высказаться по второму пункту, и в кухонном вопросе не заинтересован, и поскольку обоим этим пунктам даст более определенное направление то, что мы решим по третьему пункту, предлагаю начать с конца. Сначала прочитать письмо, адресованное всем нам, да оно и короткое, потом выслушать сообщение о возможностях получить работу по вольному найму, а под конец уже — о независимой чешской кухне.

— Правильно! — припечатал Блага. — А о кухне можем потом судить да рядить хоть до утра.

От единодушного одобрения кадетских «лож» дрогнули стены барака; «чужаки» в «партере» озирались, смутно заподозрив подвох.

Ружек, помышлявший только о своей кухонной кандидатуре, предотвратил преждевременные споры, мгновенно решив за всех:

— Ладно, давайте тогда письмо! Только скорее!

И чтобы поднять настроение, он, паясничая, пропел: