ряд предварительных маневров, которые намечались на среду и на четверг, дошли уже до утра пятницы, как вдруг раздался грохот в дверь раввинчика, который, изрядно испуганный, открыл ее, дабы впустить одновременно ворвавшихся Людмилу и Сусану, причем последняя буквально уронила Мануэля, чтобы повиснуть на шее у Эредиа, меж тем как Эредиа искоса глянул на Маркоса с недвусмысленным намеком на Людмилу, которая только что соблазнила молодого студента во второй сцене последнего действия, и сразу – занавес и такси, даже макияж не сняла, и была удивительно хороша, и Маркос на нее взглянул и потом подмигнул Эредиа, чтобы тот спокойно продолжал объяснять дело с Гадом, с чем Патрисио и Гомес неохотно примирились, потому что это был Маркос, а возможно, и потому, что это была Людмила. Успокаивать Мануэля пришлось минут пять, мальчонка пришел в невероятное возбуждение, почувствовав себя центром вселенной – более или менее как всякий человек, только с большей наивностью, – и закрытое совещание открылось, как по волшебству, лишь после четвертой интермедии, во время коей была наполнена водою ванна и состоялось знакомство Мануэля и бирюзового пингвина, которые сразу же послали Бучу куда подальше и принялись барахтаться в ванне, к величайшему наслаждению женщин, меж тем как штаб возобновил заседание и Гомес взял слово, чтобы уточнить некоторые детали большой Бучи, а именно: 1) Гад и его благоверная Гадиха еще до полуночи должны выйти из здания после полуофициального ужина; 2) Охрана Гада, которой ведает Муравьище (elementary, my dear Watson [84] ), наверняка будет состоять из двух муравьев в машине, один это водитель, другой на всякий случай и тоже вооруженный; 3) Место подходящее, возле парка Монсо; 4) Время тоже неплохое; 5) Маршрут после перехвата и выезд из Парижа не представляют в этот час особых дорожных опасностей; 6) Почтенные представители зоопарка в Венсенне, возвратившись к занятиям, более соответствующим их натуре, все подготовили для приема Гада в пригородном поселке, носившем звонкое название Веррьер.

– Пойдемте посмотреть на гриб, – предложил Лонштейн, зевавший от скуки.

– А как же Гадиха? – спросил Оскар.

– Ее мы доставим обратно в Париж, как только она убедится, что гостя разместили с комфортом и что никто не намерен делать с ним то, что он охотно сделал бы с нами, – сказал Маркос. – Кстати, именно она сообщит в газеты, с чего и начнется большая Буча. С тобой и с тобой я должен еще кое-что уладить, но покамест главное это.

– Как ты смотришь на то, чтобы я их повел в другую комнату? – сказал Лонштейн моему другу. – Четвертая интермедия, офкорс. Не желаете ли по стаканчику вина, члены ложи Лаутаро?

– О да, – согласился Гомес, – пора перейти в буфет, господа.

– Пришлось вытащить его из ванны, – сообщила Сусана, входя в комнату, вся в мыльной пене, – пингвин слишком нервничает, потому ч то Мануэль хочет помыть ему брюхо.

– Иди к дяде, – сказал Маркос, ловя на лету голого, лоснящегося Мануэля, который скорее был расположен забраться на колени к Гомесу, дрожавшему за панамскую стрелку на своих брюках. – Че, этот малец становится с каждым днем все упрямее.

– Пошел к такой-то бабушке, – сказала Сусана, и тут остальные соправительницы и болельщицы Мануэля, сиречь Моника, Людмила и last but not least [85] Гладис: Завистник, ты бы тоже хотел иметь такие складочки / Такие глазки / А этот носик / Поглядите на ручки, что за прелесть /, и Мануэль в восторге, что ему делают лошадку «поехали, поехали / в Вифлеем», уцепившись за Маркоса, как укротитель за необъезженного жеребца, «ведь завтра праздник, веселье будет всем», а главное, в пятницу, подумал Маркос, позволяя степному укротителю хлестать себя, поглядывая на Людмилу, которая, потрудившись вместе с болельщицами, прикорнула в любимом кресле раввинчика, досадливо скривившегося, но все же поднесшего ей стакан вина и нечто, именовавшееся сандвичем, с сыром, но больше похожее на промокашку. Из ванной донесся ужасающий вопль, и Гладис кинулась развертывать пакет с рыбой, который она, как человек опытный, принесла с собой, – да, собрание начинало принимать решительно забавный оборот.

Кресло было широкое, удобное, усыпляемая мягкой паклей и красным вином, Людмила улавливала последние детали Бучи, но даже потом, когда говорили о пингвине или о выступлениях Карлоса Монсона, она все еще спрашивала себя, как это Маркос и остальные могли до такой степени ей доверять: пятница, парк Монсо, муравьишки, Веррьер, все-все. Штампы, явно заимствованные из бесчисленных шпионских романов, убеждали ее, что все это ненастоящее, что Маркос с Патрисио и Гомесом просто развлекаются, возможно, позже, оставшись одни, они будут говорить серьезно. В какую-то минуту Маркос подошел к ней, наклонился с двумя стаканами вина и сигаретой во рту.

– Почему не пришел Андрес?

Это он сказал вполголоса, только для нее, отключившись от Бучи; вот уж совсем нелепо, подумала Людмила.

– Не захотел. Мы поговорили обо всем на свете, и он ушел бродить.

– Но ты же ему рассказала о нашем разговоре днем? Да? Тогда ладно, не захотел прийти, его дело.

– Не понимаю, – сказала Людмила совсем тихо, хотя возня соправительниц с Мануэлем (в нее встрял и Эредиа и резвился с огромным удовольствием) отгораживала их и защищала, – я ничего не понимаю, Маркос.

Я о том, что говорили Патрисио и остальные, об этой пятнице.

– Это правда, полечка.

– Но я, Маркос, как это понять, что ты…

– Не тревожься, полечка. Ты к Буче не имеешь отношения, но, сама видишь, есть вещи, которые каждый понимает по-своему, и на сей раз я знаю, что делаю. Не считай, что ты чем-то обязана, – будешь молчать, и этого достаточно. Теперь уже ты об этом Андресу не рассказывай.

– Ясное дело.

– Жаль, – резко сказал Маркос. – Я думал, что он придет, тогда мне с ним было бы так же спокойно, как с тобой.

– Все закономерно, – сказала Людмила. – В какой-то момент это должно было случиться, теперь он на одной стороне, я на другой. Ты подумаешь, что я шучу, но именно об этом мы с ним говорили весь вечер, то есть о расставаниях, об отчуждении. И вот отстраниться, уйти приходится мне.

– Жаль, – повторил Маркос. – Но мне это тоже отчасти знакомо, моя жена – секретарь министра в Буэнос-Айресе.

– Вот как.