– Зачем? – в разговор вмешался Франкенштейн, смотрит удивленно, чешет кончик длинного носа.

– Чтобы отдать, – Монголу уже начал надоедать этот словесный пинг-понг.

– То есть ты хочешь сказать, что девица приперлась к тебе, чтобы вернуть документы? – Франкенштейн перестал чесать нос, продолжая изумленно таращиться.

– Нет, блин! Она ко мне на свидание приходила! – Ох, не стоило так орать – утихшая было головная боль усилилась в разы.

– Так, а зачем она тогда паспорт опять забрала? – задал резонный вопрос Зубарь.

– Она же психически нестабильная, мало ли что ей в голову могло прийти, – со знанием дела сообщил Франкенштейн. – Щелкнул в голове тумблер один раз – она документы отдала, щелкнул второй – передумала.

Ерунда все! Щелчки, тумблеры, психическая нестабильность… Девчонка просто решила ему отомстить за снотворное. Вот и отомстила, как умела. А может, и еще что-нибудь сделала, только последствия этой ее мести пока не очевидны. В животе заворочалось что-то холодное и липкое: не то чтобы страх, но чувство, отдаленно на него похожее. Да, вляпался он, ничего не скажешь. И что самое обидное, выглядит в случившейся истории он полным кретином, которого вокруг пальца обвела какая-то чокнутая шмакодявка. Наверное, менты долго ржали, когда доставали его тушу из-под стола. А эта… полудурочная небось до сих пор смеется…

Разбираться с проблемой придется самой…

Лия налила себе пятую чашку чая, бросила в нее дольку лимона, на глаз, прямо из сахарницы, сыпанула сахара, с тоской посмотрела на пустую обертку из-под шоколадки. Шоколадка съелась как-то совершенно незаметно, Лия даже вкуса ее не почувствовала.

Легко сказать – разобраться самой. А с чего начинать?

Нет, как раз с чего начинать, она понимала очень четко – нужно вернуть медальон. Гораздо более актуален вопрос – как это сделать? Пойти на пустырь к тем страшным людям, которые ее едва не убили? Вот они обрадуются! Особенно Циклоп. Овца сама приперлась в логово льва…

Если б можно было пойти в милицию, написать заявление, скорее всего, дело бы решилось. Задержали б этих уродов, потрясли как следует. Глядишь, и медальон бы отыскался. Он же с виду побрякушка побрякушкой, его и не продашь…

Не продашь… А вдруг Циклоп это тоже понял? Зачем бомжам вещица, которую нельзя ни продать, ни на водку обменять? Может, – ну ведь бывают же в жизни чудеса! – Циклоп медальон выбросил. Надо сходить, посмотреть. Еще же не поздно, и эти… выродки днем где-то прячутся. Нисколько же не страшно, днем-то… Ну, пусть не совсем днем, на часах уже половина восьмого вечера, но ведь до настоящей темноты далеко. А она быстренько: одна нога тут, другая там. Конечно, весь пустырь осмотреть не получится, да и бессмысленно. Она просто пройдет тем же путем, которым шла два дня назад.

Господи, даже не верится, что всего два дня прошло. Столько ужасного в ее жизни случилось. Она, кажется, даже умереть успела…

Принять решение оказалось намного тяжелее, чем его осуществить. Пришлось какое-то время собираться с духом, уговаривать себя, что при свете дня ей нечего бояться, что до наступления темноты пустырь – вполне оживленное место, а она ж только до темноты…

Мир вне Лииной квартиры, казалось, замер. Воздух вязкий и липкий, как патока, безветрие, затаившиеся в траве цикады – затишье перед грозой. Но небо еще светлое, только у самого горизонта черно-синей кляксой тяжелая туча. Если поторопиться, то можно успеть.

Ушибленная лодыжка распухла и ноет, но не сильно. В старых растоптанных кроссовках ногам почти комфортно, получается идти, лишь едва заметно прихрамывая. В сланцах, наверное, было бы удобнее, но рисковать она не станет. Если вдруг придется убегать, сланцы могут оказаться коварнее шпилек. Нет, кроссовки – оптимальный вариант.

А люди на пустыре действительно еще есть. Справа слышны мальчишеские голоса: пустырь идеальное место не только для убийства припозднившихся девушек, но и для игр в «казаки-разбойники». Слева, в прорехах редкого кустарника, видна чья-то ярко-красная ветровка, тихо бубнит плеер. Это, наверное, собачник. Точно. Вот и псина! Огромный черный дог выпрыгивает из кустов на тропинку. Он без ошейника, но Лие не страшно, она вообще не боится животных. Люди намного страшнее.

– Джей! Джей, ко мне! – Хозяин пса совсем молодой, ему лет пятнадцать, максимум шестнадцать, бейсболка повернута козырьком назад, джинсы вытерты добела, на ногах кроссовки, почти такие же, как у нее. – Не бойтесь, он не кусается! – Подросток улыбается, но на всякий случай придерживает дога за ошейник. Пес не сопротивляется, послушно замирает посреди тропинки, смотрит флегматично, из приоткрытой пасти на траву падают хлопья слюны.

– Я и не боюсь. – Хочется погладить пса, но она обходит его стороной и идет дальше. Времени мало, клякса на небе, кажется, стала больше.

…Вот оно – то место, где на нее напали. Да, точно оно. Вон на ветке полудохлого куста шиповника обрывок ее платья, а мягкая земля изрыта следами от шпилек. Ее следы есть, а следов тех уродов нет. Только запах: помойка, кровь, нечистоты… Нет, это ей просто чудится, слишком свежи воспоминания. Все, не думать, сосредоточиться на главном.

Ничего: ни в траве, ни под кустом шиповника. Главное, не отчаиваться, это же только начало пути.

А небо все темнее и темнее, и детские голоса, кажется, стихли, и плеер не бубнит. Ничего, время еще есть, а если промокнет – не беда, гораздо страшнее не найти медальон.

Кусты малины колючие, практически непроходимые. Руки уже в капельках крови от острых колючек, ноги, точно в трясине, вязнут в перегнивших прошлогодних листьях. Назойливый звон комаров становится громче. Птиц не слышно, цикады молчат, а комарам все нипочем. Неистребимое отродье противное…

Вот второй красный лоскут повис на сломанной шипастой ветке. Скоро, еще метров пять – и финишная прямая. Эти последние метры приходится ползти едва ли не на коленях. И как ей тогда удалось тут пробежать?! У страха глаза велики, а ноги легки…

На нос падает первая дождевая капля. Холодная, тяжелая. И потемнело заметно, и воздух ожил, жалобно завыл в кустарнике ветер.

Может, лучше уйти? Так ведь осталось всего ничего, вот арматура, за которую она тогда зацепилась, вот и камень. На камне что-то бурое – ее кровь, никаких сомнений. Земля вокруг вытоптана множеством ног. Конечно, тут же работала следственная бригада…

Как же она не подумала?! Что здесь найдешь после следователей? Ничего, разве только глубокие следы от рифленых подошв. Нужно уходить, зря она все это затеяла.

А дождь усиливается, еще не льет как из ведра, но тяжелых капель все больше и больше. До чего же обидно! Последняя надежда…

Стоп! А что там блестящее под кустом?! Боженька, ну, пожалуйста!

Чтобы добраться до блестящего, приходится встать на четвереньки. Ничего, мелочи, лишь бы это был он – медальон.

Ветка малины царапает щеку, хватает за волосы. Все, совсем чуть-чуть, только руку протянуть…

Мамочки… По щекам льются слезы обиды, смешиваются с дождевыми каплями, скатываются за ворот футболки. Блестящее… но не медальон. Крышка от пивной бутылки…

Выбираться из кустов тяжело, колени и ладони скользят по мокрым листьям, к лицу липнет паутина. Мерзость какая…

– …Опаньки! Это кто тут у нас в такой интересной позе?!

Голос знакомый. И запах: гниль, нечистоты, перегар…

Допрыгалась. Ох, допрыгалась…

Надо встать с коленей. Ну и что, что все равно убьют, надо встать.

Ветка малины цепляется за одежду, через футболку царапает кожу. Над головой погромыхивает. Молний еще нет, но воздух уже потрескивает. Пахнет озоном. Озон лучше, чем перегар…

А вот и они, ее мучители. Циклоп и тот, другой, безликий. Стоят метрах в семи от нее, не спешат подходить.

– Ты?! – В голосе Циклопа безмерное удивление и какая-то шальная радость. – Опять ты!

– Так мы ж ее того… кажись, пришили, – второй испуганно пятится, прячется за спину Циклопа. – Ты ж у нее пульс проверял, и менты приезжали…