вдали на склоне увала остро и колюче лучился огонек, словно звезда в кромешную ночь. Зудела мошка. Из тайги тянуло холодком.

Войдя после беседы с Шаповаловым в дом, Семен прошел в кухню и стал собирать котомку. Жена его, Степанида Кондратьевна, а попросту Стеша, учительница поселковой школы, оторвалась от книги.

— Как раз и ужин готов, — сказала она, догадавшись ещё во время разговора мужа с охотником о скором его уходе.

Семен прекрасно знал, что ужин готов давно и его надо, пожалуй, разогревать.

— Заговорились малость.

— Ты ватник всё же возьми…

— Придется. За десять дней погода десять раз перемениться может.

— Чай не забудь, — улыбнулась Стеша. Она легко и быстро ходила по избе и как-то само собой у неё получалось, что ни тарелка не загремит, ни ложка не звякнет.

Намек на единожды забытый Шуховым чай звучал не упреком, а напоминанием о том времени, когда Шухову после свадьбы надо было отправляться в тайгу надолго, а он знал, что встреча с браконьерами может быть опасной, и очень волновался за Стешу.

Они сели за стол. Семен с удовольствием смотрел на прибранную, подтянутую по-городскому жену, на её светлые волосы, расчесанные на прямой пробор и опускавшиеся к щекам гладкой волной, на смелый разлет её бровей. Перед расставанием в душе Семена поднималась как бы теплая волна удивления, что вот эта женщина, лучше и краше которой он не встречал, — его жена. Она будет ждать и волноваться за него. И вообще, что бы он делал без неё, вот этой женщины с теплыми карими глазами, ловкой и гибкой? И как всякий раз, Семен ощутил невероятность самого своего существования без Стеши.

Возвращаясь в мыслях к разговору с Шаповаловым, Семен спросил жену:

— Что за человек Комолов? Как ты думаешь?

— Каков мой ученик? Ты об этом?

— Разве не одно и то же?

— По-моему, нет. Ученик, пожалуй, первая профессия, которую осваивает человек. В классе он приобщается к труду, систематическому, серьезному. Бывает, эгоист до мозга костей, честолюбец из честолюбцев — отличный ученик. А хороший парень, который никогда не оставит товарища в беде, чуткая душа — не умеет сосредоточиться, не организован. Значит, и недисциплинирован, не прилежен, хотя и способен.

— Хорошо, — терпеливо сказал Семен. — Какой ученик Комолов?

— Любит труд. Математический склад ума. Порой старается сделать общие выводы на явно недостаточном основании. Вдумчив, но не очень наблюдателен.

— Ну а человек? Каков он как человек?

— Любовь к обобщениям может сыграть с ним злую шутку.

— Значит, «человек» и «ученик» — почти одно и то же.

— Именно почти. Характеристика ученика — констатация фактов, их сумма. Ответ на вопрос — «каков человек?» — прогноз. Тут можно лишь предполагать. По-моему, он может пренебречь мелочью, с его точки зрения… Но очень важной. Иными словами — способен допускать глупые, грубые ошибки.

Выйдя из-за стола, Шухов не смог бы вспомнить, что он ел за ужином. Впрочем, он и не задумывался над этим.

В райотделе, куда Шухов позвонил поутру, весьма заинтересовались сигналом Шаповалова, но и явно разочаровались, когда участковый инспектор сказал, что данные ещё не проверены. Семену Васильевичу предложили вертолет, чтоб побыстрее добраться. Однако старший лейтенант попросил разрешения самому провести разведку. Ведь Горное было ближайшим населенным пунктом к Хребтовой, а гонять вертолет попусту, что не исключалось, — дело накладное.

Доводы Шухова начальнику отдела показались резонными. Единственно, что не устраивало его, — сроки. Но в конце концов сошлись на десяти днях. Если тревога напрасна, то Семен Васильевич тихо и спокойно вернется с «охоты» и сам позвонит, а коли дело действительно серьезно, то Шухов станет действовать по обстановке.

— Может, вам, Семен Васильевич, Шаповалова с собой взять? — настойчиво, но не приказывая, спросил начальник.

— Простите, товарищ капитан, но нет смысла людей от дела отрывать. Если бы уж наверняка шёл, другое дело.

— Мне из района не всё видно, товарищ Шухов.

— Позвольте действовать по обстановке. Понадобятся помощники, я и в тайге их найду. Право, товарищ капитан.

На том и порешили. Про себя же Семен Васильевич подумал, что если бы кого он и взял с собой в тайгу, то своего старого друга Федора Зимогорова, с которым не раз хаживал задерживать браконьеров. А те заведомо знали, на что шли, и не пожалели бы при случае пули. Однако они с Федором Фаддеевичем умели застать вооруженных ворюг с поличным и брали их без выстрела….

Семен взял напрямки через сопочную гряду в лиственничный бор. Считай, три перехода. А оттуда до Хребтовой рукой подать. Всего два дня пути. По дороге Шухов рассчитывал встретиться с пантовщиками- удэгейцами. Они-то наверняка что-нибудь приметили.

На солонцовой поляне в ночи искрилась грязь, а серебристые под луной листья, словно чеканка, очерчивали купины кустов. Тягуче пахло черемухой. Её заросли маячили впереди, на той стороне распадка. Место, где росла черемуха, Антон Комолов помнил точно, как и то, что слева от поляны поднимался стройный кедр. Лунные лучи, если присмотреться, обозначили до единой хвоинки, сизой, как сталь. Только надо беречь глаза, надо лежать тихо, и лучше на время смежать веки. Да не уснуть ненароком, поддавшись смутной тишине.

«Зенки устают скорее, чем уши… — ещё прошлой осенью поучал Антона человек, знающий охотничье дело, — Гришуня. — И ещё: когда смотришь, голову надо держать. Иначе шея задубеет. Тут уж терпежу не хватит — хоть как-никак шевельнуться надо. Отдых шее дать. А нельзя! Так ты по-собачьи лежи, будто растаял весь. Чтоб всякая жилка в тебе свободной себя чуяла. А умом ты — на взводе. Чтоб раз — и готов: стреляй, бей!»

Лежать вот так, по-собачьи, было действительно очень покойно, даже на деревянной платформе, прочно поставленной меж ветвей крепкого маньчжурского ореха, метрах в пяти над землей. И лабаз этот, как говорят охотники, построил и подарил ему Гришуня. Так и сказал: дарю. Было у него несколько дней, свободных от научных занятий в промхозовском заказнике.

Если открыть глаза — а их надо открывать, — то не сразу разберешься, где поблескивающие листья кустов и где просверкивает грязь. Вроде бы земля и небо поменялись местами. Странно, но оно так.

Четвертая ночь настала. Но вот придет ли сегодня сюда, на этот солонец, изюбр? В самую первую полночь явилась полакомиться солью телка с теленком. Раз, ну два хрупнули ветки у неё под копытами. А вторая ночь пришла темной, словно ватой заткнули уши, такой глухой была тьма и теплой, влажной. В третью тоже не пофартило.

Под ветровым потягом чуть слышно забились листья над головой Антона. Он не спеша разомкнул веки и увидел переливчатые очертания кустов и легкую рябь на солонцовых лужах.

Резко вскрикнула козуля. Совсем неподалеку. Ей откликнулась откуда-то снизу другая, столь же нежданно, будто кто кольнул животное.

«Идет?» — Антон задержал дыхание.

Но солонец был пуст.

Истошно, по-кошачьи, прокричал филин.

Еж, топоча лапами по слежавшейся прошлогодней листве, заторопился куда-то.

«От не спится полуночнику…» — вздохнул Антон. Он прикрыл веки и снова начал напряженно