Монахи и священники завизжали, словно перепуганные женщины. Никто не ожидал, что я прикончу Дженберта.

Я и сам удивился тому, что сотворил мой гнев, но не чувствовал раскаяния и не считал свой поступок убийством. Я видел в нем месть и был полностью удовлетворен содеянным. Я отомстил за каждую минуту тяжкого унизительного труда на «Торговце», за каждый удар, который нанесли мне Сверри и члены его команды. Еще раз взглянув на дергающегося в предсмертных судорогах Дженберта, я поднял глаза на его сотоварища, брата Иду.

— Гизела замужем? — требовательно спросил я у него.

— По церковным законам… — начал было Ида, слегка заикаясь, но потом запнулся, посмотрел на клинок Осиного Жала и торопливо завершил: — Нет, она не замужем, мой господин.

— Ты замужем? — спросил я Гизелу.

— Разумеется, нет, — ответила она.

Я наклонился и вытер Осиное Жало о подол одежды Дженберта. Теперь он был мертв, а в его глазах так и застыло удивление.

Один священник, самый храбрый из всех, опустился на колени над трупом монаха, но остальные церковники походили на овец, встретивших волка. Они смотрели на меня, разинув рты, слишком перепуганные, чтобы протестовать.

Беокка тоже открывал и закрывал рот, но так и не издал ни звука.

Я вложил в ножны Осиное Жало, взял у Гизелы Вздох Змея, и мы вдвоем вернулись к ее брату. Гутред таращился на труп Дженберта и на кровь, расплескавшуюся по полу и забрызгавшую подол его сестры. Он, наверное, думал, что я собираюсь поступить с ним точно так же, потому что положил руку на рукоять меча.

Но я указал Вздохом Змея на Рагнара.

— Это ярл Рагнар, — сказал я Гутреду. — Он здесь для того, чтобы за тебя сражаться. Хотя ты и не заслуживаешь его помощи. Будь моя воля, я бы вновь надел на тебя рабские кандалы и отправил чистить нужники у короля Эохайда!

— Он помазанник Божий! — запротестовал отец Хротверд. — Проявляй к нему уважение!

Я поднял Осиное Жало, проговорив:

— И ты мне тоже никогда не нравился.

Беокка, в ужасе от моего поведения, отпихнул меня в сторону и поклонился Гутреду. Он страшно побледнел, и неудивительно — на его глазах только что убили монаха. Но даже это не могло заставить Беокку забыть о своей блистательной миссии — он ведь был послом восточных саксов.

— Позволь приветствовать тебя от имени, — начал он, — Альфреда Уэссекского, который…

— Позже, святой отец, — перебил я.

— Позволь приветствовать тебя… — сделал новую попытку Беокка — и жалобно пискнул, когда я оттащил его назад.

Священники и монахи явно решили, что я собираюсь его убить, потому что некоторые из них закрыли глаза.

— Позже, святой отец, — повторил я, выпуская Беокку. Потом посмотрел на Гутреда: — Итак, что ты теперь будешь делать?

— В каком смысле?

— Ну как же, мы прогнали твоих врагов, которые держали тебя в осаде, поэтому теперь ты волен уйти. И я спрашиваю: что ты собираешься делать?

Вместо короля ответил Хротверд:

— Первым делом мы накажем тебя!

Священника обуял гнев. Он кричал, что я убийца, язычник и грешник, что Бог отомстит Гутреду, если тот позволит мне остаться безнаказанным. Королева Осбурх в ужасе взирала на Хротверда, который громко выкрикивал свои угрозы: растрепанный, в ярости брызжущий слюной — ну просто настоящий фанатик.

— Единственная надежда Халиверфолкланда, — выкрикивал он, — это наш союз с Эльфриком Беббанбургским! Пошлите госпожу Гизелу господину Эльфрику и убейте язычника! — Он указал на меня.

Гизела все еще стояла рядом, вцепившись в мою руку. Я промолчал.

Аббат Эадред, который выглядел теперь таким же старым, как и святой Кутберт, попытался навести в церкви порядок.

Он воздел руки вверх и не опускал их, пока не воцарилась тишина, потом поблагодарил Рагнара за то, что тот уничтожил Кьяртана.

— Что мы теперь должны сделать, мой король, — повернулся Эадред к Гутреду, — так это отнести святого на Север. В Беббанбург.

— Мы должны первым делом наказать убийцу! — вмешался Хротверд.

— У нас нет ничего более драгоценного, чем тело святого Кутберта, — гнул свое Эадред, не обращая внимания на гнев Хротверда, — и мы должны доставить его в безопасное место. Нам следует выехать завтра на Север и отправиться в убежище в Беббанбурге.

Айдан, управляющий Эльфрика, попросил дозволения заговорить. Он сказал, что явился на юг, рискуя жизнью и веря в честность других людей, а я оскорбил его, его хозяина и нарушил мир в Нортумбрии, но он готов забыть про оскорбления, если Гутред доставит святого Кутберта и Гизелу в Беббанбург.

— Только у нас в Беббанбурге, — закончил Айдан, — святой будет в безопасности.

— Этот человек должен умереть, — настаивал Хротверд, тыча в мою сторону деревянным крестом.

Гутред занервничал.

— Если мы поедем на Север, — сказал он, — против нас выступит Кьяртан.

Но Эадред был готов к такому возражению.

— Если ярл Рагнар поедет с нами, он нас защитит. Церковь заплатит ярлу Рагнару за эту услугу.

— Никто из нас не сможет считать себя в безопасности, — опять закричал Хротверд, — если убийце будет дозволено жить! — Он снова показал на меня деревянным крестом. — Этот человек убийца! Убийца! А брат Дженберт — мученик!

Монахи и священники разразились одобрительными криками, и Гутред призвал их к порядку только тогда, когда вспомнил, что перед ним — посол короля Альфреда. Гутред потребовал тишины, после чего предложил Беокке говорить.

Бедный Беокка! Он целыми днями репетировал свою речь, оттачивая каждое слово, произнося ее вслух и всячески совершенствуя. Он спрашивал у нас советов и отвергал их, бесконечно твердил одно и то же… И вот теперь настал наконец его звездный час, но я сомневался, что Гутред слышит хотя бы слово, потому что король не отрываясь смотрел на меня и Гизелу, а Хротверд тем временем все еще ядовито шипел ему в ухо.

Но Беокка бубнил и бубнил, восхваляя Гутреда и королеву Осбурх, заявляя, что они Божественный свет Севера, и в результате нагнал скуку на всех, кто был в состоянии его слушать.

Некоторые из воинов Гутреда потихоньку издевались над оратором, корча рожи и изображая из себя косоглазых. Наконец Стеапа, которому это порядком надоело, встал рядом с Беоккой, положив руку на рукоять меча. Стеапа был добрым человеком, но внешность имел поистине устрашающую. Настоящий великан, да еще с туго обтянутым кожей черепом, так что на лице этого человека не отражалось ничего, кроме яростной ненависти или волчьего голода.

Стеапа свирепо оглянулся по сторонам, словно бросая вызов любому, кто еще посмеет унизить священника, и все затихли в благоговейном страхе.

Беокка, разумеется, решил, что присутствующих заставило замолчать его красноречие. Он закончил свою речь тем, что отвесил Гутреду низкий поклон, а затем вручил ему подарки от Альфреда. Во-первых, книгу — Альфред утверждал, будто сам перевел ее с латыни на английский, и вполне возможно, что так оно и было. С поклоном вручая королю тяжелый том в украшенной драгоценностями обложке, Беокка сказал, что там полно христианских назиданий. Гутред повернул книгу вверх ногами, разобрался, как расстегивать замок на обложке, посмотрел на перевернутую страницу и заявил, что это самый ценный подарок, который он когда-либо получал. То же самое он сказал о втором подарке — мече. Меч и впрямь был хорош: