— Прямо сейчас?

— Ещё нет, — Камабан нахмурился. — Я хотел бы отблагодарить их. Устроить им праздник?

— Они заслужили его, — сказал Сабан.

— Тогда я распоряжусь об этом, — беззаботно сказал Камабан. — У них будет праздник в канун Дня Зимнего Солнца. Грандиозный праздник! А ты снесёшь хижины рабов утром в день церемонии.

Он ушёл прочь, постоянно оглядываясь, чтобы посмотреть на камни.

Леир и Ханна теперь жили в хижине Сабана. Пара вернулась с острова, где Леир оставил золотой ромбик, однако от Дирэввин ответа не было, и Сабан опасался, что она мертва. Леир, который вовсе не был шокирован происхождением Ханны, казался очень возбуждённым этим, и хотел послушать истории о Каталло и Рэтэррине, о Ленгаре и Хэнгалле, о Дирэввин и Санне.

— Дирэввин жива, — упрямо утверждала Килда в ночь окончания храма. Среди камней было безлюдно, и Сабан и Килда держась за руки прохаживались среди колонн, так освещённых светом луны, что небольшие вкрапления в серых камнях блестели как отражения бесчисленных звёзд. Почему-то ночью камни казались выше — выше и теснее, и когда Сабан и Килда шли между двумя колоннами Дома Солнца, камни словно окружили их. Кости Хэрэгга были скрыты тенью, но кислый запах крови держался в холодном воздухе.

— Изнутри он кажется меньше, — сказала Килда.

— Как гробница, — откликнулся Сабан.

— Может быть, это храм смерти? — предположила Килда.

— Именно этого и хочет Камабан, — раздался хриплый голос из темноты, окружающей разлагающиеся кости Хэрэгга. — Он думает, что храм будет дарить жизнь, но это храм смерти.

Килда охнула, когда голос вмешался в их разговор, а Сабан обнял её за плечи. Они повернулись и увидели фигуру в капюшоне, поднявшуюся от костей и направляющуюся к ним. В первое мгновение Сабан подумал, что это Хэрэгг вернулся к жизни, но потом Килда резко высвободилась из его рук, подбежала к темной фигуре и припала к её ногам.

— Дирэввин! — кричала она. — Дирэввин!

Фигура скинула капюшон, и Сабан увидел, что это действительно Дирэввин. Постаревшая Дирэввин, с седыми волосами и с таким худым и напоминающим череп лицом, что была очень похожа на Санну.

— Ты оставлял ромбик, Сабан? — спросила она.

— Мой сын и твоя дочь оставили его.

Дирэввин улыбнулась. Килда обнимала её ноги, и Дирэввин мягко высвободилась и направилась к Сабану. У неё осталась лёгкая хромота, наследие стрелы, ранившей её в бедро.

— Твой сын и моя дочь, — спросила она, — любовники?

— Да.

— Я слышала, что Леир хороший человек, — сказала Дирэввин. — Так почему ты послал за мной? Потому что твой брат хочет убить всех рабов? Я знаю об этом! Я знаю всё, Сабан. Нет ни одного шёпота в Рэтэррине или Каталло, который я не слышала бы, — она огляделась вокруг себя, посмотрела вверх на высокие камни. — Здесь уже пахнет кровью, но он хочет ещё больше. Он будет пропитывать его кровью, пока не произойдёт его чудо, — она презрительно засмеялась. — Остановить зиму? Остановить даже смерть? Но предположим, что чудо не произойдёт, Сабан, что будет делать твой брат? Построит ещё один храм? Или просто будет этот храм поливать кровью, кровью и кровью, пока сама земля не станет красной?

Сабан ничего не сказал. Дирэввин ударила по боковой части Камня Земли, который отражал свет луны ещё ярче, чем камни из Каталло.

— Или может быть, его чудо произойдёт, — продолжила Дирэввин. — Может быть, мы увидим, как придут умершие. Все умершие, Сабан, с белыми и худыми телами будут выходить из камней, поскрипывая суставами, — она сплюнула. — Вы больше не будете копать могилы в Рэтэррине, да? — она прошла через колонны Небесного круга и стала смотреть на огни костров возле хижин рабов в маленькой долине. — Через два дня, Сабан, твой брат собирается убить всех этих рабов. Он притворится, что устраивает для них празднество, но его воины окружат хижины с копьями и пригонят их в эти камни, чтобы убить. Откуда я это знаю? Я слышала это, Сабан, от женщин Каталло, куда наведывается твой брат, чтобы спать с твоей женой. Они спят вместе, только естественно они это так не называют. Спать вместе — это то, чем мы занимались с тобой, что вы делаете с Килдой, чем, наверное, твой сын занимается с моей дочерью, пока ты стоишь здесь с отвисшей челюстью. Нет, Камабан и Орэнна репетируют бракосочетание Слаола и Лаханны. Это их священная обязанность, — она злобно ухмыльнулась, — но это всё равно спать вместе, как ты ни украшай это молитвами, а когда они заканчивают, они разговаривают, а ты думаешь, женщины Каталло не передают мне каждое подслушанное слово?

— Я послал ромбик, чтобы ты помогла мне. Я хочу, чтобы рабы остались в живых.

— Даже если это будет значить, что чудо Камабана не произойдёт?

Сабан пожал плечами.

— Я думаю, что Камабан сам боится, что оно не произойдёт, именно поэтому он впадает в безумие, — тихо сказал он. — И это безумие не закончится, пока не будет освящён его храм. А может быть Слаол придёт? Хотелось бы.

— А если нет? — спросила Дирэввин.

— Тогда я построил великий храм, — твёрдо сказал Сабан, — и когда безумие пройдёт, мы будем приходить сюда, будем танцевать здесь, будем молиться, а боги воспользуются камнями так, как посчитают нужным.

— И это всё, что ты сделал? — кисло спросила Дирэввин. — Построил храм?

Сабан вспомнил слова Галета, которые тот сказал незадолго перед смертью.

— А во что верили люди Каталло, когда притаскивали с холмов свои огромные валуны? — спросил он Дирэввин. — Какое чудо должны были совершить те камни?

Дирэввин посмотрела на него мгновение, но ничего не ответила. Она повернулась к Килде.

— Завтра, — сказала она, — ты скажешь рабам, что их убьют в канун Дня Зимнего Солнца. Скажи им это от моего имени. И скажи им, что завтра ночью появится тропинка огней, которая отведёт их в безопасное место. А ты, Сабан, — она повернулась и указала на него костлявым пальцем, — завтра ночью будешь спать в Рэтэррине, а Леира и мою дочь отошлёшь обратно на остров. Если Ханна останется в Рэтэррине, она вероятнее всего погибнет, потому что она всё ещё рабыня этого храма, не смотря на то, что спит с твоим сыном.

Сабан нахмурился.

— Я увижу когда-нибудь моего сына?

— Мы вернёмся, — подтвердила Дирэввин. — Мы вернёмся, и я обещаю тебе кое-что своей жизнью. Твой брат прав, Сабан. В то день, когда храм будет освящён, вернётся мертвец. Ты увидишь его. Через три дня, когда на Рэтэррин спустится ночь, мертвец придёт.

Она накинула капюшон на голову и, не оглянувшись, ушла прочь.

Килда не хотела идти с Сабаном в селение.

— Я рабыня, — сказала она ему. — Если я останусь в Рэтэррине, меня убьют.

— Я не позволю это, — сказал Сабан.

— Храм сделал твоего брата безумным, — ответила Килда, — и то, чего ты не будешь позволять, доставит ему удовольствие. Я останусь здесь и уйду по тропинке огней Дирэввин.

Сабан смирился с её выбором, хотя и без особого удовольствия.

— Я старею, мои кости болят. Я не перенесу потери третьей женщины.

— Ты не потеряешь меня. Когда безумие пройдёт, мы опять будем вместе.

— Когда безумие пройдёт, я женюсь на тебе.

С этим обещанием он пошёл в Рэтэррин. Он был сильно взволнован, и, как он обнаружил, и всё селение было наполнено беспокойным предвкушением. Все ждали освящения храма, и все, кроме Камабана, не знали, какие изменения произойдут через два дня, и даже Камабан был немного рассеянным.

— Слаол вернётся в достойное его место, — всё, что он говорил, — и все наши трудности исчезнут вместе с зимой.